Виктор Ахинько - Нестор Махно

Тем временем гетманщина всеми силами старалась привлечь на свою сторону антантовские войска… Это нас удивляло и возмущало. Еще организуя восстание, мы вступили в неофициальные отношения с представителями Антанты в Румынии и последние горячо нас поддерживали…

С запада нам угрожали поляки…

В. Винниченко. «В1дродження наии».

Поезда, следовавшие на юг (из Киева), увозили цвет русской эмиграции и политических партий на новый, третий по счету, этап, предназначенный им судьбой…

Вся Украина была объята анархией.

А. Деникин. «Гетманство и Директория на Украине».

Кавалеристы рубили лозу. Алексей Марченко, большой любитель этой потехи, еще в старой армии отхвативший Георгия за удаль, покрикивал на неловких учеников:

— Василий, твою ж бабушку в печенку! — ругал Данилова, гуляйпольского сапожника и кузнеца. — Это не кувалда — лезвие. Наотмашь секи!

Толку было мало. Алексей не выдерживал, взлетал в седло и показывал «гыбэльный взмах и потяг». Махно наблюдал за ними, качая головой. Какая армия без кавалерии? Но как же трудно слепить ее: лошадку изыщи лихую, всадника — из десятка выбирай. Шашку где раздобыть булатную? Да не одну — сотни. А командира огневого? Лава на лаву — пострашнее штыковой схватки!

— Что ты шарахаешься, курица мокрая? Не бойся канавы! — возмущался Марченко. — Она же метр всего без четверти, а конь спиной чует труса. Эх, завалился, пехота. Ребра хоть целые?

Спустя несколько минут он опять шумел:

— У нас еропланов нет. Конница — глаза и уши армии.

— Та дэ ж вона? — спрашивали его.

— Будет! Завтра! Из вас, лопоухих, склеим, — и Нестору было приятно слышать это.

В последнем рейде он дал Алешке потешиться, послал вперед с такими же азартными хлопцами. Летите с сабельным свистом, ловите шальные пули — кому какая планида выпала. «Жив Махно! Жив!» — орали они, задыхаясь от встречного ветра и страха. Нестор опасался потерять верного помощника, но разве можно жалеть клинок, алчущий огня и закалки? Сам же Батько не лез в рубку: плечо всегда чувствовало застарелый бутырский туберкулез.

— Гляди в оба, — говорил Трояну, что тоже ловко рубил лозу, — и выискивай нам, Гаврюха, самых вертких угрей!

Адъютант потихоньку сколачивал преданный караул, чтобы стеречь Батьку. Мало ли. Вон мама с женой пропали без весточки. Поседел, пока разыскал их, запуганных и плачущих, в Пологах. Любой может исчезнуть в сегодняшней кровавой каше, как семя укропа. Сначала подобралось двое-трое, теперь уже до десятка молодцов сопровождают штабную тачанку на «фронты». А они зашевелились.

Петр Петренко сплотил более тысячи повстанцев со стороны Юзовки.

В Пологи был послан с тремя сотнями новенький — Василий Куриленко, мужик крутой и цепкий. А сколько «диких» атаманов бедокурит вокруг? Один безногий батько Правда чего стоит! Бочками самогон пьет, верблюд. Большевички с рабочими кучкуются. Снова объявились сечевики-петлюровцы. На них на всех пока слабо, но напирают казачки с Дона. Им готовы помочь немцы-колонисты, помещичьи карательные отряды. Кто во что горазд…

На заснеженном косогоре показалась группа верховых.

— Чьи это? — спросил Троян.

Хлопцы, что рубили лозу, тоже разглядывали незнакомцев. Впереди ехал свой, из разведки, похоже, Зиньковский. Он поднял руку. Те, что были за ним, приотстали. Левка доложил:

— Шпиона поймали, Батько. Люди Куриленко сняли ночью с поезда. К белым, курва, пробирался или к петлюровцам.

— Гаврюша, отряди его в штаб, — велел Махно. — Я скоро буду.

Из тюремного опыта он давно усвоил, что провокаторов, доносчиков, тем более шпионов ни в коем случае нельзя допрашивать прилюдно. А месяц тому схватили гетманского сыщика Прокофия Коростелева, заставили говорить прямо в штабе. Многим лучше бы и не слышать. В шпионской сети подвизались и евреи-торгаши, готовые служить любой власти. «Ты можешь после этого им доверять? — спрашивал Федор Щусь, напирая на слово «им». — Видишь, какие падлы?» — «Брось ерепениться! — возмутился Нестор. — А что, среди нас нет выродков?» Федор упорствовал: «Ты вообще рассуждаешь, а тут факты, фамилии. Не в бровь, а в глаз!» Коростелева отвели на скотомогильник и пристрелили. С упрямым же Щусем да и с другими пришлось долго повозиться, чтобы выбить гнусную дурь. А молва-то выпорхнула, ей рот не заткнешь. «Лучше б они не знали тех подлых фактов», — сделал вывод Махно.

Увидев шпиона при штабе, он сразу определил, что это ЧУЖОЙ, и к бабке не ходи. На его бледном лице лежал тот редкий отпечаток утонченности, что оставляют лишь многолетние усилия ума и, особенно, души. Худощавый и физически, наверно, слабый, он смотрел на Батьку светло-серыми глазами без всякого страха.