Ёжи Журек - Казанова

Но… не все так плохо. Она подбежала, озабоченная, участливая. Что-то лепечет — то ли ему, то ли себе — на языке любви. Поняла, что переборщила. Впредь пускай будет осмотрительнее. Он может и не прийти в себя так быстро, и тогда никакая податливость, даже самая изобретательная, не восстановит его силы. Никакое мурлыканье над ухом и щекочущие прикосновения язычка.

— Сто!

Он что-то услышал? Ослышался? Приснилось?

— Сто дукатов. И ни одним меньше.

Курва! Сто дукатов. Сотня жгущих пальцы чертей! Но в конце концов он их достал. Добыл для нее — а как же: pacta servanda sunt [24] Договоры следует выполнять (лат.). . Потребовался целый день, двести проклятий и триста заклинаний, чтобы вырвать эту сумму из глотки бородатого банкира с обязательством вернуть долг, когда придет посылка из Венеции — с недавних пор он стал раз в два месяца получать оттуда деньги. Это легкомыслие, глупость, безумие, убеждал он себя, что они будут два месяца есть? Но… соблазн оказался сильнее. И однажды на исходе дня, вскоре после первой неудачи, опять был рядом с Катай — на этот раз в большой массивной кровати. Она сама выбрала позицию: покорно опущенные плечи и дерзко выпяченные, ягодицы — полушария безукоризненной формы. О, он хорошо знал любовную стратегию, заставляющую добродетель украшать себя капелькой разнузданности, а шлюху — прикидываться великосветской дамой. Катай одинаково нравилась ему в обеих ролях, но у него были некоторые основания полагать, что лишь к одной из них она относится серьезно. Что ж, в конце концов он заплатил и, стало быть, может без зазрения совести требовать своего. Восхитительная предстоит ночь, думал Джакомо, выпутываясь из штанин, если б еще не обошлась в сотню дукатов…

И все равно такой добычей можно гордиться, утешил себя он, коснувшись пальцами теплой спины. Девушка не была обнажена, как несколько минут назад, когда разрешила посмотреть, как она моется, и когда полные груди, бедра и черный треугольник внизу живота так быстро привели его в боевую готовность, что он, точно школяр, был близок к немедленному извержению. Теперь она накинула на себя что-то прозрачное. Ладно, сейчас он сдерет эту пакость и выяснит, что купил за сотню оторванных от сердца золотых монет. А она, эта строптивая девка, не оценившая его чувств, убедится, что получила, кроме… — Джакомо невольно оглянулся, на месте ли дукаты, — кроме солидной кучки золота.

А это еще что? На пути к укромному местечку, куда он теперь подбирался, пальцы наткнулись на что-то твердое, плотно прилегающее к телу. Казанова рванул шелк, но под ним оказался кожаный корсет, впившийся в живот и ягодицы. Что она придумала, черт подери? Издевается над ним или хочет сильней возбудить? Крепко прижал к себе негодницу, но — увы! — вместо бархатистой попки, стоящей не сотню, а всю тысячу дукатов, беспомощно ткнулся в задубевшую от старости козлиную задницу. Дернул раз, другой — без толку. Ощупью поискал застежку, пуговицу — что угодно, лишь бы проникнуть за это проклятое заграждение. Катай, словно не слыша его сердитого бормотанья, лежала не шевелясь, как мертвая. Но она не была мертва. В ее жилах пульсировало тепло, жизнь, страсть — с каждым прикосновением к неподвижному телу он до боли остро в этом убеждался.

— Сними это!

Замок, он нашел что-то вроде замка. Merde! Это же настоящий пояс целомудрия. И такое с ним в жизни случалось, но всякий раз это оказывалось возбуждающей шуткой, заканчивавшейся появлением ключика. Вот, значит, в чем дело. Ключик, где же этот проклятый ключик? Найти его, и как можно скорее. Такая уж ему отведена роль. Потому она и отказывает в помощи. Ладно, пускай. Он готов поиграть в эту игру.

На золотой цепочке между грудей. Нет. Хорошо хоть груди обнажены — напрягшиеся, пружинящие под пальцами. Быстрее. На ремешке, обхватывающем палец ноги? Кажется, нет, минутку… да, ничего. Уши, волосы? Нет. Ну ясно: она просто-напросто зажала ключ в кулаке. Итак, пальчик за пальчиком — заглянем вовнутрь. Пусто. Джакомо ощупал свою голову, памятуя забавы с княгиней Адольфиной, незаметно засунувшей ключик ему в парик. Это воспоминание вызвало другое, преудивительное. Хозяйка французской корчмы и вставной зуб, открывающий ее сокровищницу. Вот оно что. Уж не тут ли разгадка? Ключик у Катай во рту. Потому она так странно молчит. Шельма, сущая шельма.

Она позволила себя поцеловать, и Джакомо, призвав на помощь все свое мастерство, ловко раздвинул ее губы, а потом пустил в ход язык. Черт, возбуждение все усиливается, а цель ни на йоту не приблизилась. Не проверять же все зубы. Хотя… почему бы и нет? Она переигрывает, значит, и ему можно. А если язык устанет, он и пальцами подсобит. Или кое-чем еще.