Ёжи Журек - Казанова

— А кто вас уговаривает? Я сказал: обезвредить, а не убить. Это разные вещи.

— Вы сказали — убить, граф.

Орлов поморщился — возможно, заметил, что столб, к которому он прислонился, почернел от грязных и потных спин многих поколений мужчин, обучавшихся здесь фехтовальному искусству.

— Быть может. Мой французский иногда меня подводит. Обезвредить — вот наиболее подходящее слово. Подтолкнуть в нашу сторону, воззвать к здравому смыслу или даже… кто знает… поучить уму-разуму; да, это еще точнее. Какой смысл покушаться на жизнь человека, с которым мы еще недавно превосходно понимали друг друга, которому помогли на выборах взамен за некие, между нами говоря, вполне определенные обещания. А теперь он начал о них забывать. Понятно, первые годы правления, упоение властью — всякий возомнит, что мир у его ног, что любые мечты осуществимы, что враг слаб, а друзья снисходительны. Годик мы подождали, и хватит. Надо напомнить господину Телку, кто он и скольким нам обязан. — Граф приблизился к задыхающемуся от гнева Казанове. — Надеемся, вам об этом напоминать не придется.

Создатель, из чего ты сотворил таких людей — из клыков, когтей, рогов?

— Императрица об этом знает?

Граф язвительно усмехнулся, словно угадал его мысли.

— Не будьте ребенком. В противном случае я бы не стал делиться с вами секретами как-никак государственной важности. И не портите пол — на содержание этого зала казна тратит немало денег.

Джакомо нагнулся, но Орлов его опередил, ловко схватил шпагу, засучив рукава.

— Поглядим, чему вас здесь научили.

Казанова взял другую шпагу у приземистого учителя, скромно дожидающегося в углу окончания беседы, встал в позицию.

Схватка была короткой. Применив освоенный несколько дней назад прием, Джакомо открыл левый бок, а когда Орлов попался на удочку, без труда сунул шпагу ему под мышку. Если б он захотел — если бы захотел и вдобавок был самоубийцей, — ему бы ничего не стоило прикончить противника, насадить на острие, как мотылька на булавку. Граф это тоже понял. Слегка побледнел, но улыбаться не перестал.

— Недурно, весьма недурно.

Джакомо отступил, однако шпаги из руки не выпустил. Чего-то он еще недопонимал.

— Что от меня требуется?

Граф Орлов уже успел овладеть собой, тем более что за спиной Казановы стоял коротышка учитель. Не сомневаясь в эффекте, снял перчатку и хлестнул Джакомо по лицу.

— Живым добраться до Варшавы.

На задах дворца были расставлены столы, ломившиеся от яств и напитков. Сервировка поражала изысканностью. Тончайший фарфор, английское серебро, вилки и ножи возле тарелок. Такого богатства и светского лоска Казанова здесь увидеть не ожидал — даже загляделся невольно, забыв о графине. Впрочем, слишком усердно навязывать ей своё общество было бы опрометчиво: пусть сама проявит к нему интерес. И Джакомо занял место в дальнем конце стола. Слева сидел курносый подросток, справа — увы! — дряхлая старушонка, по сравнению с которой та, в розовом платье, казалась олицетворением молодости. Его соседи, вероятно, состояли в отдаленном родстве с хозяйкой — слишком отдаленном, чтобы оказаться полезными, — но выбирать не приходилось, и Джакомо пустил в ход свои чары.

— Один мой парижский приятель, врач, — разглагольствовал он, не выпуская из рук изрядного куска косульего окорока, — ветеринарный врач, а стало быть, человек в данной материи весьма сведущий, утверждает, что животные обладают невероятной биологической силой, которой их наделила сама природа. Это особого рода магнетизм, действующий на расстоянии в несколько метров. Его можно ощутить простым прикосновением. Тепло-холодно. Чем теплее зверь, тем больше в нем этой силы, то есть жизни. Правда, из всякого правила есть исключения.

Откусил кусочек: мясо было превосходно прожарено, приятно пахло дымом костра.

— Вот эта косуля, например, до сих пор теплая, хотя жизни в ней, пожалуй, уже не осталось.

Никто ни улыбкой, ни словом не отозвался на шутку. Ну и пускай, из кожи вон лезть он не станет. Зато вдоволь поест настоящего мяса вместо вонючей падали, которой его до сих пор потчевали в паршивых придорожных корчмах. И послушает звуки человеческих голосов, шелест светской беседы вместо грубой солдатской брани. И отдохнет под музыку еврейского оркестра от надоедливого скрипа конской упряжи.

Ну и выпьет хорошего вина вместо сатанинской мочи, которую эти варвары называют водкой. Здесь, в гостеприимном, веселом и уютном уголке, все пережитое за последние месяцы и даже дни кажется лишь кошмарным наваждением, а все эти Куцы, Астафьевы, Орловы — ночными мороками, которых ничего не стоит прогнать одним взмахом руки с зажатым в пальцах куском мяса.