Всеволод Иванов - Александр Пушкин и его время

К светской цензуре была добавлена еще и духовная.

Высокий культурный тон «Литературной газеты» вызвал раздражение у петербургских конкурирующих изданий. Пушкинская группа литераторов за культурный тон газету за ее высокие установки получила кличку «литературной аристократии», остро переделанную Вяземским, хорошим полемистом, в «аристократию талантов».

«Уважение к минувшему — вот черта, отличающая образованность от дикости», — писал Пушкин.

И Пушкин продолжает углублять эту тему:

«Писатели, известные у нас под именем аристократов, ввели обыкновение, весьма вредное литературе: не отвечать на критики… Что же это в самом деле? Разве и впрямь они гнушаются своим братом-литератором; или они вообразили себя и в самом деле аристократами? Весьма же они ошибаются: журналы назвали их так в шутку, иронически (смотри «Северную пчелу», «Северный Меркурий»).

Всё это не отговорка. Если уж ты пришел в кабак, то не прогневайся — какова компания, таков и разговор; если на улице шалун швырнет в тебя грязью, то смешно тебе вызывать его биться на шпагах, а не поколотить его просто».

Так Пушкин приходит к утверждению некой необходимости для «аристокрации» активно, не стесняясь, отстаивать свою полезность, свою правоту…

Пушкин сам выступает в четвертом номере «Литературной газеты» с критикой «Истории русского народа», труда Н. Полевого.

Пушкин начинает с того, что протестует против пышного посвящения Полевым своего труда «Г-ну Нибуру, первому историку нашего века». Нет ли тут со стороны Полевого излишней самонадеянности? — спрашивает Пушкин. «…Кем и каким образом г. Полевой уполномочен назначать места писателям, заслуживший всемирную известность?»

Далее Пушкин цитирует самого Полевого:

« Я не поколебался писать историю России после Карамзина; утвердительно скажу, что я верно изобразил историю России; я знал подробности событий, я чувствовал их, как русский; я был беспристрастен, как гражданин мира»… и т. д.

«Первый том «Истории русского народа», — подводит Пушкин итоги своей критики, — писан с удивительной опрометчивостью… искусство писать до такой степени чуждо ему, что в его сочинении картины, мысли, слова, все обезображено, перепутано и затемнено».

Такими приемами Полевой, однако, привлек внимание и симпатии публики, и даже согласно утверждению Герцена он «начал демократизировать русскую литературу; он заставил ее спуститься с аристократических высот и сделал ее более народной или по крайней мере более буржуазной».

Какую же позицию заняло правительство к «Литературной газете»? Поддержало ли оно Пушкина в его патриотических и культурных планах и замыслах?

Нет, не поддержало. Булгарин выступил определенно против Пушкина как заинтересованный редактор-издатель собственной газеты «Северная пчела», как творец политической погоды, поддержанный Третьим отделением канцелярии его величества, и, наконец, как первый авторитет на газетном фронте. И нужно здесь коснуться биографии Булгарина, чтобы показать, кого выдвигало и кому поручало петербургское правительство тех дней говорить в его поддержку якобы от имени русских граждан, с кем довелось бороться Пушкину.

Булгарин — поляк по происхождению, авантюрист по духу, получил воспитание в Петербургском кадетском корпусе, выпущен был в уланы, участвовал в походах русской армии 1806–1807 годов, ранен был при Фридланде. Через три-четыре года он оказался в Ревеле, пьянствующий, опустившийся, побирающийся… Через два года Булгарина мы видим во французской армии, он сражается в Испании. С бегущей армией Наполеона Булгарин добежал до Франции и в 1814 году был взят в плен немецкими партизанами в Пруссии. После войны Булгарин снова в России, работает в журналистике.

Перо Булгарина было бойким, хлестким, он сотрудничал у Рылеева в «Полярной звезде», у Дельвига в «Северных цветах», дружил с будущими декабристами — с тем же Рылеевым, братьями Бестужевыми, братьями Тургеневыми, Кюхельбекером. Одновременно добрые отношения у Булгарина были и с реакционерами — с Руничем, Магницким, а также с приближенными Аракчеева. Собственная газета Булгарина «Северная пчела» выпустила свой первый номер первого января 1825 года и держалась сперва среднего, умеренного тона, пропагандируя обычно патриотические мысли, охранительную мораль как противодействие передовым идеям того времени.

Обострившаяся ситуация во внутренней политике, возникшая в Петербурге в связи с выступлением 14 декабря, была очень ловко использована этим частником — родоначальником желтой прессы в свою пользу. Вскоре после 14 декабря к Булгарину явился сотрудничавший у него журналист Орест Сомов и взволнованно поведал хозяину, что он был арестован по декабрьскому делу, но бежал из Петропавловской крепости. Сомов просил Булгарина спрятать его у себя.