Владимир Афанасьев - Тайна золотой реки (сборник)

Бежать!.. — колотила раскаленная мысль. — Но куда?.. Возможно, генерал Поляков и не подался на Аляску?.. Выжидает в Оле?.. У него ещё остались люди… А деньги, вот они!.. Более десяти тысяч золотом!..

Бочкарёв бросил мешок с деньгами на нарты, выхватил оштол, плюхнулся в нарты и хгакнул на вожака. Однако головная собака не двинулась с места. Заскулили, огрызаясь, затявкали ездовики, закрутились на месте под повелительным оскалом вожака. Бочкарёв орал, колотил собак оштолом, пинками, тащил за потяги всю упряжку. И несдобровать бы ему, если б не вырвался из цепкого собачьего окружения и не пристрелил здоровенного тягловика, упряжная свора остервенело набросилась бы на него. Псы присмирели. Разорвав крепкий алык и оттащив убитую собаку в сторону, Бочкарёв хотел было отделить могучего тягловика от нелькутовской упряжки, но не тут-то было, собаки грозно ощетинились…

Опасаясь, что упряжка Каранаса может сорваться, Бочкарёв отступил. Но всё-таки стянул с нелькутовской нарты подстилочную ровдугу и ухватился за мешок с кормовой рыбой, но Каранас рванулся, оскалил мощные клыки.

Есаул бросил мешок, вытащил из избы куль, в котором хранил припасы на всякий чёрный случай, развязал на хохолке крепко стянутую узкую ременную полоску, достал бутылку спирта, коротким ударом ладони об утолщенное дно выбил неподатливую пробку, сделал несколько глотков, остальное выплеснул в приоткрытую дверь и достал спичечный коробок.

Непослушные пальцы ломали отсыревшие спички… Он смачно выругался, отшвырнул коробок, выдернул оштол, схватил за кудлатую холку вожака, вывел его на нартовую дорогу и помог упряжке раскатить нарты…

…К Фросе сознание приходило медленно. Очнулась она в тот момент, когда Бочкарёв громыхнул дверью. Острый спиртовой запах раздражал — её подташнивало. Никак не могла вспомнить всё, что случилось, заставила себя подняться. Некоторое время сидела, привалившись к стене, потом встала и придвинулась к выходу.

Распахнула дверь. Сладковатый воздух ударил в лицо. Закружилась голова. Переступила через порог. Нелькутовские собаки, завидев её, ласково повизгивали, успокоено виляли хвостами. Каранас жалобно затявкал, потянулся к ней. Фрося подошла, опустилась на колени, обхватила его крупную лохматую голову, Каранас тёплым шершавым языком лизал её руки.

Тут Фрося увидела пустую бутылку из-под спирта, тряпьё у порога, разбросанные спички… Её бросило в жар. По свежему нартовому следу прошла за избу и увидела растворяющуюся в серой туманности упряжку.

«Ушёл… На Омолон бежит, через Верхний Балыгычан по реке Буюнда выйдет на Олу. Древняя столбовая дорога русских землепроходцев открыта для бандита», — горестно подумала Фрося.

Собрала разбросанные порванные шкуры, накрыла ими труп Мишки Носова, попыталась повернуть Нелькута. Тяжеловато… Однако осилила. С давних пор боялась она пауков и мертвецов. Теперь же не было ни малейшей брезгливости. Не хотелось оставлять Нелькута в пустынном посёлке на съедение зверью.

Вдруг слабый стон пробился наружу. Фрося отпустила Нелькута и затаила дыхание.

— Неужели?.. — сорвалось с её сухих, потемневших губ.

Наклонилась над Нелькутом. Прислушалась. Запустила руку под кухлянку, почувствовала тепло.

— Живой!..

Разорвала кухлянку, с правой стороны груди увидела запекшееся маленькое отверстие. Сквозное… — пронеслось в голове. — Выдюжит… Сорвала с плеч платок. Располосовала пополам. Одну половину запихнула Нелькуту под кухлянку. Взвалила его на нарты. Из избы принесла старенькую, потёртую ровдугу. Укутала Нелькута…

Собаки без понукания взяли с места. Каранас легко и стремительно повёл упряжку туда, где за крутым изворотом Лесоковки — Фрося не знала — растянулся экспедиционный отряд Байкалова.

На дальних сопках устало прилегло побледневшее солнце. Южный ветерок бродил по керетовскому прилесью, вросшему в сугробы береговой кручи. По узенькой тропинке, вьющейся среди осевших снегов, ревкомовцы пробирались к времянке Котельникова, откуда еле слышно доносилась грусть старинной задонской песни. У времянки остановились. Возле нарт мирно дремали собаки. Над плоской крышей курился резвый дымок. Всё было спокойно. Шошин толкнул перекосившуюся с прощелинами дверь, и она ворчливо подалась. В прокопчённой низкой комнате за неубранным столом сидели четверо. После некоторого замешательства, вызванного их приходом, из тёмного угла выполз Седалищев, протиснулся между столом и широкой лавкой к Шошину и сказал: