Гор Видал - Империя

— Он приехал! Говорит, что вы его пригласили.

— Кто? — спросил Хэй.

— Мистер Остин [23] Остин, Альфред (1835–1913) — английский поэт. . Наш сосед и ваш поклонник.

— Боже, — пробормотал Хэй. — Он думает, что я тоже поэт.

— Но вы же со всем триумфом были… — начал Джеймс.

— Скажите Остину, что тут ошибка. — Однако дворецкому никто ничего не успел сказать.

— Всеанглийский поэт-лауреат Альфред Остин с супругой! — возгласил Бич.

— Какая радость! — воскликнул Хэй нарочито громко, чтобы все могли его слышать и оценить, и поспешил навстречу самому скучному, по мнению многих, английскому поэту.

Каролина сидела за столом между Делом и Генри Джеймсом. Столовая была самой приятной из всех парадных комнат старого дома, и миссис Камерон умело управлялась здесь со всеми — с детьми, подростками, государственными деятелями, а сейчас и с бесцветным поэтом, увенчанным королевскими наградами.

— У мистера Остина сложилось впечатление, что наш друг Хэй является американским поэтом-лауреатом, — сказал Джеймс, отдавая должное палтусу в сметане. Напротив него маленькая девочка Керзон фыркнула на свою гувернантку, вероятно, что-то ей несправедливо запретившую.

— Отец уверяет Остина, что не написал ни строчки с тех пор, как…

Как низкая громовая струна органа, зазвучал голос Джеймса, вырывающийся из набитого палтусом рта:

Половина присутствующих зааплодировала четверостишию. Голос Джеймса звучал на редкость завораживающе.

— Это произведение всегда казалось мне удивительно трогательным, хотя и не вполне тактичным с точки зрения богословов, — сказал поэт-лауреат.

— Я стыжусь этих строк, — сконфуженно произнес Хэй.

— То же самое, должно быть, чувствовал Данте, когда цитировали «Ад», — улыбнулся Адамс.

— Скажут мне, что это такое, наконец? — прошептала Каролина Делу, но у Джеймса был великолепный слух.

— «Короткие штанишки», — возгласил он, — поучительный рассказ, нет, эпос о четырехлетнем мальчике, спасенном после катастрофы некоего деревенского средства передвижения, как выясняется, столь рискованно приводимого в движение лошадьми, злосчастного средства передвижения сомнительной ценности, которое можно, пожалуй, назвать…

— Коляской? — предположила Каролина.

— Вот именно. — Джеймс ликовал. Подали жареную дичь, что еще больше подняло его настроение. — Маленький мальчик, которого Адамс предпочел бы назвать «дитя», хотя для Адамса дитя — это любая незамужняя девица, в том числе собственная племянница, это дитя по имени Короткие штанишки, — голос Джеймса снова гулко вибрировал, и Каролина заметила, как передернуло Хэя, и даже Дел откашлялся, собираясь перекрыть неумолимый голос Джеймса, — по всей вероятности, это сельское дитя, оставленное без присмотра, упало с движущейся повозки и было спасено сельским героем, который пожертвовал своей жизнью ради сей пары коротких штанишек, то есть их содержимого, и за этот благородный подвиг, несмотря на не вполне порядочную и даже греховную земную жизнь, попал в рай.

— Церковь до сих пор недовольна папиным стихотворением. — Дел попытался переменить тему разговора.

— Но стихотворение разошлось в виде памфлета в миллионах экземпляров, — сказал Джеймс, выковыривая застрявший между передними зубами кусочек дичи. — Точно так же, как и более позднее и, пожалуй, более глубокое стихотворение «Джим Бладсоу», знаменитейшая баллада вашего папеньки, герой которой отдал свою жизнь ради спасения пассажиров, находившихся на борту на сей раз водного средства передвижения, «Красотки прерий». Озабоченность Хэя трудностями передвижения в Америке весьма характерна для семидесятых годов. Так или иначе, эта движимая паром посудина взорвалась, если мне не изменяет память, на середине некой бурной американской реки, предоставив тем самым нашему герою возможность отдать свою жизнь за бесчисленные детские штанишки, не говоря уже о других деталях туалета, в том числе юных дам, короче, всех пассажиров, обеспечив себе тем самым прямую дорогу в рай на том демократическом основании, а прочнее этого основания не придумаешь, что «Иисус не может быть жестоким к тому, кто людям отдал жизнь свою». — Голос Джеймса стал драматически замирать и на сей раз его не слышал, наверное, никто, кроме Каролины. Слева от нее Дел беседовал с Абигейл Адамс, одной из всамделишных племянниц Генри Адамса, крупной простоватой девушкой, покинувшей недавно женский монастырь в Париже.