Рафаэль Сабатини - Фаворит короля

Пощипывая бородку, его величество перечитывал письмо. Затем приподнял украшенную плюмажем шляпу, почесал затылок и с глуповатым видом в третий раз принялся изучать послание Овербери. На самом же деле он лихорадочно размышлял о дальнейших своих шагах. Когда король наконец-то оторвался от послания, архиепископ с облегчением увидел, что его величество сияет благодушием. Король милостиво объявил:

— Ну, ну! Что ж, если этому человеку действительно есть что сказать, его необходимо выслушать. Но так ли это на самом деле? А вдруг он просто хочет разжечь скандал, породить сплетни… И все же… — Король вздохнул. — И все же, поскольку я не хочу давать повода злым языкам утверждать, будто затыкаю рты недовольным, вызовите его, пусть предстанет перед лордами и выложит все имеющиеся у него доказательства. Если в его словах нет ничего, кроме бездоказательной злобы, тогда мы о нем позаботимся. Этот человек пишет, что он болен и слаб, но у него, я уверен, достанет сил выступить перед членами комиссии. Я распоряжусь.

И архиепископ, который пуще всего боялся, что король разгневается и откажется возобновлять допросы свидетелей, расчувствовался и со слезами на глазах поблагодарил его величество.

Король потрепал архиепископа по плечу, пробормотал похвалу его добросовестности, в которой он, конечно, никогда не сомневался — ибо тогда архиепископ не занимал бы такой высокий пост. Затем в сопровождении Эббота вернулся в галерею. А за всей этой сценой внимательно наблюдали Говарды — Нортгемптон, Саффолк, некоторые другие члены семьи, в их числе теперь был и Рочестер.

Король ни словом не упомянул о деле, приведшем сюда архиепископа, но после обеда, когда его величество, по обыкновению, направлялся соснуть, он кивком подозвал к себе Рочестера. Услав из спальни камердинера Джибба, его величество не только показал Рочестеру адресованное архиепископу послание, но и рассказал о том, что прелат настаивает на возобновлении слушаний.

— Строптивость, как я сумел заметить, — заявил король, — является основной чертой церковников. Они упорно придерживаются той линии поведения, которую подсказывает им закостеневший в догмах разум, и не обращают ни малейшего внимания на то, какой хаос могут вызвать их поступки. Выполнив то, что они считают своим долгом, они со спокойной совестью укладываются почивать, а в это время полмира корчится от бессонницы.

Но его светлость не слушал рассуждений короля — на его чистом, благородном лице был написан испуг. Он думал лишь о том, о чем говорилось в письме.

— И вы дадите согласие, сир? — наконец воскликнул он.

— Согласие? Да ты понимаешь, чем это грозит? Ядовитый язык этого человека уже чуть было не разрушил все мои усилия. Меня и так критикуют все, кому не лень, так неужели же я позволю какому-то невежде играть на руку критиканам? Я — позволю? Конечно же, нет. Но его преосвященство архиепископ Кентерберийский настаивает, и если я откажу, последствия для меня будут еще хуже. Да ты хоть понимаешь, в какое затруднительное положение мы попали из-за твоего милого дружка? В какой же несчастливый миг тебе пришло в голову сделать его своим секретарем! Черт побери! Да он одним ударом собирается разрушить твое счастье и запятнать мою честь!

Щеки короля горели. Он утратил привычную простоватость, вылупленные глаза его пылали гневом.

Но даже сейчас Рочестер пытался защитить своего несчастного друга — совесть его светлости была нечиста, он понимал, что на долю Овербери выпали страдания незаслуженные и что это письмо, пожалуй, последняя попытка защитить себя, ибо Овербери явно предвидел худшее. Рочестер старался объяснить это королю, подкрепляя слова энергичными жестами, но его величество разгневался еще сильнее — в нем вновь заговорила ревность.

— Так ты и теперь его защищаешь?! — прорычал он. — Как ты смеешь, ведь он угрожает твоему будущему, он хочет надсмеяться над моими философскими изысканиями о расторжении браков! Боже правый, Робби, что это между вами за любовь такая?!

— Это не любовь, это старая дружба, — твердо ответил его светлость. — А я всегда был и, надеюсь, останусь преданным другом.

— Другом?! Этот худший из людей — твой друг? — Король брызгал слюной, но затем сменил гневный тон на саркастический. — Тогда что ж, я разрешу ему предстать перед комиссией, если ты такой преданный друг.

— Нет, нет! Богом заклинаю, не надо!

— Рад, что ты не до конца потерял разум. Тогда посоветуй, как мне поступить. Как сделать так, чтобы я не нарушил данного архиепископу слова?