Рафаэль Сабатини - Фаворит короля

— Что с тобой, Робин?! Ты не заболел, дружок?

Рочестер сурово глянул на короля и медленно ответил:

— Да, заболел.

— Ох, что же с тобой такое? Что мучает тебя? — В выпуклых глазах короля появилась озабоченность.

— Что меня беспокоит? Вы сказали, что Том Овербери умер как нельзя вовремя. Но действительно ли об этом позаботилась мать-природа?

— Конечно, поскольку болезнь — это кара, насланная самой природой, а мне говорили, что он уже несколько недель болел.

— Неужели ваше величество не желал бы его выздоровления?

— Ну уж нет! — Яков чуть ли не засмеялся. — Если б я сказал, что жаждал его выздоровления, я был бы настоящим лицемером.

— Однако факты говорят о другом. Факты говорят, что ваше величество беспокоились о здоровье Овербери, ведь вы послали к нему вашего личного врача!

У Якова челюсть чуть не отвисла от удивления и испуга.

— Я получил записку от лорда-хранителя печати, — сообщил Рочестер, — там говорится, что сэр Теодор Майерн в прошлый вторник посетил Овербери. А в среду он умер — за день до того, как выступить в комиссии. Странная последовательность событий!

— Черт побери! Что это ты такое говоришь?! — В голосе короля зазвучал отнюдь не наигранный гнев.

Его светлость весьма неуважительно покачал головой и, глядя прямо в лицо королю, спросил:

— Почему вы послали Майерна? Майерн должен был лечить человека, чья смерть, говоря вашими же словами, оказалась очень своевременной? Вы ведь сами сказали, что были бы лицемером, если бы хотели его выздоровления!

— Хватит! — Король Яков вскочил. Он дрожал от злости на фаворита, которому сам же и дал слишком много свободы, в том числе свободу говорить подобным презрительным тоном. — Ты, кажется, забыл, с кем говоришь! — Король запахнулся в халат, чтобы придать своей позе величавость. — Иногда, милорд, вы забываете, что я король.

— Иногда, — последовал смелый ответ, — ваше величество сам об этом забывает.

Они глядели друг на друга так, будто готовы были схватиться врукопашную. Обычно румяное лицо короля посерело. Он весь трясся от ярости.

— Ну, я тебе этого, Робин, никогда не забуду, — чуть слышно пробормотал он. — Я еще с тобой рассчитаюсь!

— О Господи! — в ужасе воскликнул Рочестер и закрыл лицо руками. — Ведь именно это я и сказал когда-то Овербери! И, умирая, он, видно, думал, что в его смерти повинен я!

Прозвучавшая в голосе фаворита боль, как ни странно, тронула сердце короля. Привязанность, которую он чувствовал к этому юноше, заставила его забыть гнев, его захлестнула жалость. Он откашлялся и подошел к Рочестеру. Одной рукой король придерживал халат, другой — трепал Рочестера по плечу.

— Ну, теперь-то он на небесах и знает правду, милый, — вот такими необычными словами король решил утешить фаворита. — Теперь-то он знает, что тебя винить не за что. Он поймет, что во всем, что с ним случилось, виноват он сам. Ну что сейчас об этом сожалеть?

Рочестер опустил руки. Лицо его было ужасно.

— Хватит, Робби, хватит. Соберись с силами. Этот мужлан мог разрушить все твои надежды на счастье, и не только твои, но и ее надежды, а если ты по-настоящему ее любишь, тогда ее мечты, ее надежды для тебя еще важнее, чем собственные. Неужто милая бедняжка мало настрадалась из-за своей любви к тебе, зачем же доставлять ей большие страдания, и все из-за злобности этого человека? А что было бы со мной, Робин? Неужели я ничего для тебя не значу? Неужто твоя любовь к Овербери затмевает все другие мысли и чувства, и, оплакивая его смерть, ты забываешь обо всех тех страданиях, которые он принес бы, останься в живых? Отправляйся в Лондон, дружок, к ее светлости и принеси ей добрую весть: передай ей от моего имени, что решение о разводе будет принято и скоро для нее зазвонят свадебные колокола. Поезжай, Робин, и не возвращайся, пока не сможешь добром вспомнить своего старого отца Якова и пока не поймешь, что нет у тебя на свете друга ближе, чем я.

Рочестер поклонился и молча вышел. А король погрузился в раздумья.

Его светлость вернулся в город и остановился в своих покоях во дворце. Оправившись от первого шока, он уже не был столь бескомпромиссен и жесток к себе. Во многом король прав: Овербери угрожал не только ему, но и королю Якову и Фрэнсис. Так что хватит плакать — если не ради себя самого, то ради них. В конце концов, король имел полное право защищаться и всеми возможными способами противостоять тому, кто в открытую угрожал королевскому величию. А поскольку король всегда сам себе судия, то кто он, Роберт Карр, такой, чтобы осуждать его?