Александр Филимонов - Приди и помоги. Мстислав Удалой

Матвей Обрядич не зашел больше — не то сам помер, не то их с Олексой считал уже умершими. Возле ворот на выжженном разрушенном подворье свекра Михаила, где осталась только полуразобранная конюшня да избушка, в которой жила Пелагея, стоял на коленях мертвый человек, уткнувшись в снег головой и так навсегда застывший. Может быть, это было знаком для тех, кто мог помочь — для того же старосты, — что на подворье никого живых не осталось, раз не убирают от ворот мертвое тело. А Пелагее и в голову не приходило его убирать: слегка испугавшись поначалу незваного покойника, она быстро привыкла к нему и даже иногда думала о нем как о живом стороже, охраняющем их с Олексой покой.

Сынок умер, когда в нем иссякли все соки жизни. Сухонький и сморщенный, словно маленький старичок, он уже почти ничего не весил, обессиленная Пелагея довольно легко донесла его до могилки. Гораздо труднее оказалось могилку закопать. Земля смерзлась и под слабыми ударами ножа откалывалась неохотно, небольшими кусочками. Пелагея провозилась целых полдня, и сил ей придавало неожиданно радостное удовлетворение, что она теперь ощущала. Самое страшное — мучения сына и безысходное отчаяние из-за невозможности ему помочь — осталось позади. А теперь предстояло самое легкое и приятное — спокойно умереть самой. Она сделает это не спеша, с удовольствием — как путник, смертельно утомленный тяжелой дорогой, ложится отдохнуть, не страшась сна, а желая его всем сердцем. Она теперь свободна. Не осталось у нее на всем свете никого, о ком можно было бы пожалеть, кто бы удерживал ее от последнего шага в небытие.

Силы, появившиеся в теле после похорон сына, Пелагея решила расходовать без бережливости, к какой привыкла за долгое время медленного умирания. Она прибралась в избе, хоть ее и шатало от стенки к стенке. Протирая тряпицей образок, оставленный ей кем-то почти уже забытым, незнакомым, обихаживая икону напоследок, она вдруг решила, что единственным по-настоящему значительным поступком перед смертью будет сходить в церковь и там попросить у Бога прощения и милосердия для себя и для Олексы. Давно уж она не посещала храм! Но ничего, Бог ей должен простить — ведь он не мог не видеть, как она измучена.

Проснувшись на следующее утро, она подивилась тому, что желание посетить храм за ночь не пропало, а еще укрепилось. Это значило, что Господь не только не взял ее к себе, спящую, но и послал ей силы для того, чтобы прожить еще один день и исполнить задуманное. Приведя себя в порядок, насколько это было возможно, даже протерев лицо снегом для бодрости, Пелагея, опираясь на палочку, выбралась на крыльцо, пересекла подворье и вышла из ворот на улицу, мимо мертвеца, отдающего ей поклон. До церкви Власия было недалеко, но дорога ей показалась бесконечной: с трудом передвигая ноги, она все время смотрела в землю, чтобы не споткнуться, потом нетерпеливо поискала взглядом знакомый власьевский купол — далеко ли еще? — но он как будто совсем не приближался. Улица была пуста и от этого выглядела длиннее. Пелагея подумала, что если бы вдруг зазвонил колокол, ей было бы легче дойти.

Но колокол не звонил — как давно уже перестали звонить все новгородские колокола. Не для кого было справлять церковные службы: народ понемногу перестал ходить в церкви, дети не рождались, а взрослые умирали и так, без отпевания.

Все же дорога, какой долгой она ни казалась Пелагее, кончилась. Но сама церковь была закрыта! Это настолько огорчило Пелагею, что она чуть не поддалась мороку и не свалилась на землю. Мелькнула мысль -сесть прямо здесь, на паперти, — и замерзнуть. Но Пелагея отогнала эту мысль. Ей все же хотелось умереть у себя дома, в тепле. Церковные ворота были безнадежно затворены, отчего храм показался ей стариком, горестно сомкнувшим уста и неотзывающимся ни на какие слова и движения души. Пелагее стало вдруг страшно и одиноко. Смерть сына, еще недавно представлявшаяся ей благом, внезапно полоснула по сердцу острой режущей болью. У нее словно отобрали последнее, единственное, ради чего стоило прожить этот, наверное, последний день. И никого, никого не было рядом — хотя бы пожаловаться, рассказать обо всем.

Но тут неожиданно она увидела, как сидящая возле церковной стены прямо на снегу женщина, принятая ею поначалу за привычный труп, пошевелилась. Пелагея всмотрелась в нее, закутанную по самые глаза в грязное тряпье, — да, женщина точно была жива, Пелагею заметила и даже вроде бы звала ее подойти.