Анатолий Субботин - За землю Русскую

— Не успел, княже, не наведался, — улыбнулся Олексич.

— Небось ждет. Не томи молодушку, Олексич, приголубь! Не звала бы обманщиком ближнего дружинника.

Олексича смутила речь Александра, но нечего возразить молодцу, не в чем и оправдываться. Он подогнал коня и, поравнявшись с князем, сказал:

— Вечером, как вернулись со владычного двора, говорил я, княже, с Яковом Полочанином. Сказывает он: Ивашко, дружинник твой, был на княжем дворе.

— Ивашко? — придержал коня Александр. — Где пропадал он? Почему бежал от похода на свеев? Спрашивал его Яков?

— Спрашивал.

— В трусости повинен молодец? — нахмурился Александр. — Почему Яков не схватил его? Жаловал я отрока, а он клятву и слово нарушил.

— Ни в трусости, ни в нарушении клятвы нет Ивашкиной вины, Александр Ярославич.

— Что ты молвил?

— Не повинен. Приспешник Нигоцевичев кончаром поразил молодца.

— Где? Почто поддался злодею?

Взгляд Александра был все еще хмур, но в голосе послышалось любопытство.

Олексич рассказал князю обо всем, что сам знал о походе Ивашкином на Шелонь, о встрече на займище и о том, как злодей хитростью обошел витязя, ранив его.

— Виноват или прав отрок — ввечеру, как вернемся в Новгород, спрощу сам. Где обитает он? — спросил Александр.

— По первости жил на княжем дворе, но скучал без дела. Ушел к мастеру Никанору на Ильину. Весной, после ледохода, сел гребцом на ладью Василия Спиридоновича.

— Что за поход? Куда ушел Спиридонович?

— На Готланд, в Висби. С товарами повели ладьи. Александр некоторое время ехал молча. На лугах, раскинувшихся по сторонам дороги, трава начала обсыхать, солнце грело сильнее.

— Кто еще из торговых гостей ушел в Висби? — спросил.

— Афанасий Ивкович. Будет благополучен путь морем, в полулете вернутся в Новгород.

Никанор был в кузне, когда скрипнули ворота и колеса застучали по мостовому въезду. Вскоре со двора окликнули:

— Принимай крицы, Никаноре!

Никанор доковал изделие, бросил его в лоток и тогда лишь выглянул из кузни.

— Кто прибыл, не Василько ли?

— Я, Никаноре.

— Хорош гость и ко времени, — довольный приездом Василька, Никанор показался на дворе. — Нужно мне железо кричное, хотел о том весть подавать.

Василько отпряг лошадь, привязал ее к телеге и повесил на передок сплетенный редкими петлями мочальный кошель с сеном. Никанор, стоя у телеги, осматривал крицы.

— Сам варил крицы, Василько?

— Сам, бранить не будешь. Воз железа тебе и дар от деда Левоника.

— Как живет старый?

— Крепок. Деду Левонику и сто годов — не годы. Свое изделие послал… Вот, любуйся, Никаноре!

Василько передал Никанору топор, скованный Левоником.

Топор Левоника не похож на те, что ковались в Новгороде, не похож и на иноземные. Широкое и тонкое лезвие топора посажено наглухо на длинное топорище с проложенными по бокам двумя железными полосами и схваченное кольцами; топорище прямое, длиною оно напоминало древко медвежьей рогатины. Обушок топора вытянут клевцом и изогнут «к себе», на манер багорчика; лезвие округлено так, что напоминает серп месяца. Бородка лезвия прихвачена кольцом к топорищу, а острый носок рогом вытянут вверх.

Никанор с любопытством, со всех сторон, оглядел изделие, тряхнул на руке, помахал им.

— Топор как перышко, а топорище полпуда, — сказал. — Носок — хоть коли им заместо рогатины. Не пойму, в чем хитрость. Стоек ли топорик, Василько? Пробован?

— Пробован, Никаноре. По твоему уставу на пять слоев кован, — ответил Василько.

Они вошли в кузню. Никанор указал Васильку на железную плашку, валявшуюся близ кряжа наковальни.

— А ну, ударь! Поглядим, стоек ли?

— Пытал, Никаноре, у себя в кузне. Стоек, не гнется.

— То у себя, а то здесь.

— Не веришь, гляди!

Василько взял топор, поплевал на ладони и размахнулся. Со свистом сверкнуло широкое лезвие, рассекло плашку.

— Ни зазубринки, — обтерев с лезвия приставшую к нему землю, довольно произнес Василько. — Хорошо рубит.

Никанор снова осмотрел топор, поднял куски рассеченной плашки. На разрубе железо гладко блестело.

— Добрый мастер Левоник, — похвалил. — Ковал я топоры и плотницкие и боевые, но как этот — впервой вижу.

— Дед Левоник умеет колдовать над железом, — довольный похвалой Никанора, сказал Василько. — Он и название своему топору припас. Топоры, которыми лес валят в борах, мужики секирами называют. Левоник и говорит: моим-то не лес, а врагов валить; маховой, говорит, он, под стать секире. Велел и тебе сказать, что не топор ковал, а секиру.