Анатолий Субботин - За землю Русскую

— На улице не была, Василь, — начала было Марина, но, оборвав себя, качнула люльку. — Уймись ты, светик! — заговорила, укачивая чадо. — О-о-о, — протяжно-певуче зазвучал ее голос.

Гибкий шест зыбильна, на котором висела люлька, изгибаясь под тяжестью, при каждом движении люльки постукивал о потолок своим комельком. Чадо, успокоенное качкой и однообразной, бессловесной песнью матери, затихло. Марина помахала над люлькой ладонью, отгоняя мух, поправила полог.

— Сердечушко что-то болит, Василь, — сказала мужу, торопливо, без передышки уничтожавшему еду. — Не беду ли чует?

— Ну вот, чует… Что ты ее кличешь! — Василько встал, не глядя, пошарил на полавочнике, куда положил шапку, надел ее. — Схожу узнаю, о чем набат?..

У старого дуба собралось мужское население погоста. Кто стоит, кто, подобрав под себя ноги, опустился на луг. Говорят вполголоса. На лицах тревожное ожидание. Никто не знает толком, зачем собралось вече. В дубовой листве, выше всех, нет-нет да и покажется голова Путка. С изумлением и любопытством смотрит парнишко на жителей, на блестящие доспехи Ивашки.

Василько подошел, когда Ивашко уже беседовал с жителями. Не с первого слова кричник понял, о чем идет речь, но, вслушиваясь, наконец догадался, что витязь говорит о полчищах шведов, напавших на Русь, и что грозят эти полчища полоном и разорением Великому Новгороду, погостам и займищам новгородским.

— Страшное твое слово, витязь, — раздалось в толпе. — А как да не переможем?

— Ой, горе!

— Лихая година, лихая! Со всех сторон враги, куда ни глянь…

И ропот, и смятение, и ненависть к врагам в голосах людей. А день ясен. Зелень деревьев, нив, луговых трав пылает под теплыми лучами опускающегося к закату солнца. За Мшагой вьется к небу белый дымок. Словно легкая паутинка струится он в неоглядном просторе, над вершинами бора.

Весть о нашествии свеев черным ветром разнеслась по избам. Кое-где видны заплаканные лица, женщины испуганно прижимают к себе детей, будто ждут, что вот-вот ворвется на погост орава людей — чужих обликом, сердцами, речью, и, озверев, безжалостно уничтожит все, зальет кровью.

— Что за напасть? — громко прозвучал голос Василька. — Встали мы поперек горла свеям. Как встретить их? Спросим деда Левоника, что он скажет.

Все глаза устремились на старика. Он, как бы поняв ответственность свою в этот трудный час, выступил вперед, поправил на голове ремешок и заговорил. Ивашко даже залюбовался на него. Будто бы и не старик, который недавно налаживал косы, говорил о летней страде, о тяжести княжей дани, ведет речь перед народом, а кто-то другой, крепкий и сильный, как вековой дуб, что стоит у околицы, посреди утоптанного, ровного луга.

— Я молвлю, братцы мои, — начал он. — Прежде не кланялись перед врагами русские люди, кланяться ли ныне? Рогатинами встретим гостей незваных.

— На дороге к погосту поставим тверди, засеки нарубим, — послышался чей-то голос.

— И тверди и засеки кругом погоста — все хорошо, — снова заговорил Василько. Он снял шапку и вытер ею вспотевший лоб. — А ладно ли, если будем дома сидеть, ждать лихих гостей? Так-то, пожалуй, на печи воры застигнут. Страшно? И мне страшно, как всем, а ждать еще страшнее.

— Почто ждать? — сказал дед Левоник, взглянув на Василька. — Головой думает князь Александр Ярославич, собирает он большой полк, наша воля подмогу дать. Соберем и пошлем в утре на Новгород свои железные изделья, кто топоры, кто рогатины аль иное оружие. Посошных ратников не берет князь с погоста нашего, ремесло наше он уважает, а будто нет у нас охочих?

Пошел бы я, да голова седа, обузой стану. Силы мало в руках, не осилю боя. Придется, знать, мне на погосте сидеть с бабами, около домницы куковать. А в ком играет силушка да хвост сзади не тянет, тому и путь, тому и встречать свеев.

— И встретим, — тряхнул головой Василько.

— Пойдешь? — будто испугавшись слов Василька, спросил его Олекса и оглянулся на свою избу с высокими тополями в палисаднике.

— Пойду.

— Семья у тебя, пусть кто холостые.

— Моя семья не обуза, — Василько насупил брови и взглянул на напомнившего ему о семье Олексу. — Приведет бог — вернусь, а нет — вы, мир честной, не оставьте в нужде жену мою да чадо…

Василько поклонился народу.

— Не тревожься, Василь!

— Идешь с честью, с честью и встретим.

— За мир идешь, Василько, и мир тебя не оставит, — промолвил дед Левоник. — Брата моего ты сын, и покуда жив я…

Олекса тоже спутал было волосы — не хотелось отстать от Василька; но вспомнил, что дома у него шестеро есть просят, — промолчал.