Антон Хижняк - Даниил Галицкий

— Кто вы такие? — спросил Дмитрий. — Откуда?

— Я из Чернигова, — ответил он, — а он из Киева, ковач.

Ковач шагнул к Дмитрию.

— Надумали мы остановить тараны.

— Как остановить? — спросил Дмитрий.

— Как остановить, спрашиваешь? — спокойно ответил кузнец. — А мы спустимся со стен и топорами подрубим столбы.

Дмитрий понял замысел храбрых воинов.

— Опасно, ворота нельзя открывать. Как потом в Киев вернетесь?

— Взберемся на стены, — кивнул головой один, — если живы останемся. А тут сидеть — тоже добра не видать.

И Дмитрий, и воины понимали смертельную опасность, но слова «смерть» не упоминали. Зачем его произносить, ежели о жизни мечтаешь?

— Много ли вас? — спросил Дмитрий.

— Пятнадцать десятков по своей воле идти готовы. Дело вельми для Киева нужное. Изрубим тараны, а пока их подправят, наши дети еще подышат, а там, гляди, может, подмога подойдет.

Дмитрий подумал: «И этот про подмогу…»

— Тысяцкий, — продолжал кузнец, — ты на Калке был, и я там воевал. И теперь еще сердце болит за тех, что погибли. Дозволь, я с сотским и с этими вот людьми пойду сегодня ночью.

К Дмитрию подошли дружинники. Они подняли факелы — из темноты выплыли сосредоточенные, суровые лица.

— Воины! Все ли согласны тараны рубить? — спросил Дмитрий.

— Все!

— Благословляю вас, — голос Дмитрия задрожал, — за Русь идете!

— За Русь! За Русь! — раздалось в ответ.

Кузнец Василий попросил Дмитрия:

— Кланяюсь тебе и прошу, коли не возвернусь… Сынок у меня есть Русак, пятнадцать лет ему. Возьми его к себе. А еще есть у меня вещи, для ковача очень нужные, с собой я их взял. Жена в узел их увязала — думала, авось живы останемся.

Короток зимний день, да ночь длинная. И морозно ночью. Закутались Батыевы воины в шубы, не хочется и руку протянуть к костру, чтоб щепок подбросить. Замер табор. Только дозорные у своих сотен ходят у огня, руки греют.

Темна декабрьская ночь, отойдешь на десять шагов от огня — и скроет тебя темень. Тараны глухо бьют, содрогаются от ударов стены. Нукеры плетями подгоняют невольников-рабов, но медленно раскачиваются тяжелые бревна. До рассвета уже недалеко.

Не видно нукерам, как на веревках спускаются со стен дружинники во главе с Василием. Сам он первым бесшумно сполз и замер у стены.

Вот и все уже на земле. Василий метнулся к таранам, за ним остальные. У каждого своя работа: мечникам — стражу истреблять, а тем, что с топорами, — тараны рубить, стену валить. Времени мало, считанные минуты. Охрана не страшит Василия, но потом орда наскочит, надо успеть управиться.

Дмитрий всматривается из-за заборола. Побежали. Татары их еще не видят. Вот тараны остановились.

Ростислав дергает Дмитрия за руку.

— Рубят.

Вдруг возле таранов поднялся шум. По крикам можно догадаться, что татары бросились к таранам, окружили горсточку храбрецов.

— Руби-и-и! — доносится голос Василия.

Мечники не подпускают татар к таранам, а топорники рубят и рубят. Тяжело им, толсты дубовые бревна, но вот подсеченная колода падает на землю.

Ноют сердца у киевлян. Дружинники сидят на стенах с веревками наготове, чтобы поднять своих. Но не слышно ни шагов, ни голосов — ни один не вернулся…

Два дня молчали испорченные тараны, на третий снова заговорили.

В полдень у Лядских ворот, в том месте, где непрерывно били тараны, появилась большая пробоина. Татары с визгом устремились в нее. Бату-хан еще с вечера назначил три тысячи, которые должны были первыми броситься в пролом. Но как только татары двинулись, русские встретили их градом стрел. Раненые кричали, но их толкали вперед наступающие. Прыгая через трупы своих, татары вломились в пробоину. Тут их встретили мечники. Но татары не могли остановиться, задние напирали и вталкивали передних в пробоину. Пробоина была запружена трупами наступающих.

Батый с пригорка следил за приступом, шептал проклятья. Схватив Субудая за руку, он прошипел:

— Грязные собаки! Оросов испугались! Бери два тумена и веди сам.

Субудай вскочил на коня и помчался к Бурундаю и Уруз-хану. Эти тумены были наготове, воины сидели на конях.

Прискакав к Бурундаю, Субудай крикнул:

— Бату-хан велел, чтоб шли ваши тумены! Уже под стенами легло столько кипчаков поганых. Теперь пойдет лучшее войско.

— Разве крепость конницей берут? — процедил сквозь зубы Бурундай.

Субудай так глянул на Бурундая, что тот отшатнулся. Как у него вырвались эти слова? Еще Батыю скажет, одноглазый пес…