Проспер Мериме - Варфоломеевская ночь

Дом Моревеля, как все, выстроенные на Разменном мосту, стоял частью на мосту, а частью на сваях.

Его наружность не представляла ничего замечательного. Входная дверь с несколькими ступенями, с каждой стороны которой находилось окошечко с каменным выступом, на который можно было сесть. Составляя угол набережной, дом мясника был единственным на этом обширном мосту, который был отделен от других домов расстоянием в несколько футов, на котором находился парапет.

В Париже Моревеля считали ружейным мастером, хотя у него не было мастерской. Все думали, что он снабжает короля Карла IX мушкетами, которые он выписывал из провинции для армии. Мнение это распространилось потому, что у Моревеля часто бывал де Кос-Сен, начальник королевских пищальников, и кроме того, его часто встречали с Габастоном, начальником дозорных. Сверх того, Моревель открыто посещал швейцарцев, алебардщиков и французских гвардейцев.

Моревель сидел у стола и заряжал мушкет. Вдруг вдали раздался звук колокола. Моревель вздрогнул и прислушался.

Раздался странный звук, похожий на крик совы. Это был сигнал, что гугенот приближается…

Моревель, схватив мушкет подошел к окошечку в углу стены, тихо отворил раму и быстро выглянул на улицу. Он клал уже на плечо свой мушкет, когда кто-то дотронулся до его руки.

— Когда стреляют в королевскую дичь, Моревель, тогда по крайней мере запирают дверь, — сказала женщина, прихода которой Моревель не приметил.

Моревель поспешно обернулся и, бросившись к незнакомке, сорвал с нее маску.

— Мария!.. — воскликнул он.

— Кто же достоин твоей убийственной пули? Жан Гужон? герцог Гиз? Или маршал Монморанси? — продолжала бывшая фаворитка. — Говори же, ты знаешь, что мне можно говорить все.

— В самом деле? Но вы ошибаетесь, жертва гораздо важнее!..

— Да? Адмирал Колиньи не захотел сделаться католиком!.. Ты потеряешь напрасно время, Моревель… Адмирал носит кольчугу, которая спасает его от пуль.

— О, остается голова!

— Надо прицеливаться так метко… особенно когда жертва остерегается!

— Стало быть, его предупредили?

‘ — Да.

— Если бы я знал, кто это сделал, его чрезмерное великодушие могло бы дорого ему обойтись.

— Это сделала я.

— Вы?..

— Да… Неужели ты осмелишься исполнить твою угрозу?

Моревель опустил голову. Мария Тушэ смотрела на него с минуту, потом, сев на скамью, сказала:

— Послушай. Давно ты уверял меня, что я могу положиться на тебя во всех обстоятельствах.

— Это правда. Вы рекомендовали меня его величеству Карлу IX… Следовательно, вам я обязан всем моим состоянием; итак, за исключением нарушения приказаний моего короля, я вам предан и телом и душой.

— Сегодня я пришла не за тем, чтобы заставить тебя нарушить то, что называешь своей обязанностью, — тихо сказала Мария Тушэ. — Я хочу вспомнить о нашей молодости.

— О! Наша молодость!.. Время глупостей и любви… любви непонятой! — Наклонившись, он взял руку Марии Тушэ и прошептал: — Простите, любовь умерла… осталась одна преданность.

— Ты помнишь этого богатого старика, которому мой отец обещал мою руку? Мне было семнадцать лет и я поставила условием этого брака, чтобы старик усыновил моего ребенка от Рауля д’Альтенэ.

Моревель вздрогнул, потом, оправившись, отвечал:

— Помню… старик хотел изменить своему слову и… по вашему желанию, я поджег его замок, и этот пожар избавил вас от ненавистного брака.

— Да, — сказала с сдерживаемым гневом Мария Тушэ, — ты хорошо все исполнил! Но ты не рассказал мне тогда, почему Рауль д’Альтеиэ был убит, и как исчез мой ребенок… Но оставим это, — сказала Мария, — и будем говорить, как старые друзья.

— Я слушаю вас, — сказал Моревель, бросая недоверчивый взгляд.

— Несколько дней тому назад я узнала, что сын мой не был убит…

— Как? — изумленно воскликнул Моревель.

— Да, когда я ходила на развалины замка, подожженного тобой, один крестьянин сказал мне, что за несколько дней до пожара какой-то человек вышел из ворот, держа под плащом ребенка.

— Что же он видел?

— Ты очень любопытен… Не прерывай. В ту минуту, когда человек в плаще хотел бросить его в Луару, он приметил крестьянина и, опасаясь, что тот донесет, бросил ребенка на берегу и убежал.

«Это правда, я испугался!» — подумал Моревель.

— Крестьянин был слишком беден, чтобы кормить лишнего человека, — продолжала Мария Тушэ. — Он принес его в Париж, положил на ступени церкви и с тех пор ничего о нем не слыхал. Моревель, с нынешнего дня ты должен помогать мне. Спеши, потому что моя жизнь находится в опасности, а я уеду из столицы только тогда, когда найду своего ребенка.