Проспер Мериме - Варфоломеевская ночь

— Хорошо, я пойду скорее, — отвечал Марсель.

Когда оба лавочника остались одни, Гюбер тихо спросил:

— Ну что? Кончено?

— Надо было, — отвечал Ландри.

— Я считал вас не способным на такой поступок.

— Что же делать? Не мог же я, однако, позволить содрать с себя кожу!

— Содрать кожу?..

— Конечно… Слушайте, у меня есть склад на Патриаршем дворе.

— Это известно.

— Пока мне нечего было бояться за себя, я отдал его в наймы гугенотам для их церковной службы…

— Очень хорошо. Всякое коммерческое дело хорошо.

— Но как только ко мне присылают любовные записочки, угрожающие костром, я выбрасываю гугенотов — о! — только из боязни веревки и костра!..

— Любовные записочки! Вы, верно, шутите, мэтр Ландри?

— Я не шучу, читайте.

Ландри подал Гюберу пергамент, на котором было начертано:

«Кто покровительствует гугенотам, у того будет отрублена голова, если он дворянин, а если он простолюдин, он погибнет на костре или на колесе».

— Боже милосердный! — вскричал Гюбер, перекрестившись. — Откуда могло появиться это?

— Не знаю… только я нашел его одним утром в щели моей двери и послушался.

— Итак, теперь гугеноты больше не собираются в Сен-Марсельском предместье?

— Это касается тех, кто их любит… Притом не один мой склад находится на Патриаршем дворе… Везде можно устроить храм.

Гюбер хотел еще спросить кожевника, когда раздался удар колокола на Сен-Медарской церкви, призывавший католиков к мессе.

— А! — вскричал Ландри, искавший предлога переменить разговор, — вот Перрен Модюи, звонарь, добросовестно исполняет свое ремесло!

— Славно звонит…

— Да… Но он зазвонит еще лучше, когда будет выдавать замуж свою дочь.

— За кого она выходит?

— За первого приказчика Жилля Гобелена, нашего красильщика.

— Ах, да! За Этьенна Феррана. А говорили, что Жан Гарнье, новый богатый мясник, сватался к Алисе?

— Мясник останется ни при чем… Перрен Модюи просил его подыскать себе другую невесту.

— И правильно. Этот Жан Гарнье странно как-то наследовал… чересчур скоро кузен его Лорасс, умер…

— Ходят слухи, — сказал Ландри, понизив голос, — что кузен Лорасс познакомился с лекарствами парфюмера Ренэ…

— Мало того, мэтр Ландри, — зашептал Гюбер тем же тоном. — Еще неизвестно, откуда он явился, этот Гарнье…

— Тише!.. Доказательств нет… не надо компрометировать себя…

— Хорошо, будем молчать!

Так как погода была хороша и это был час обеда в мастерских, работники предместья вышли на площадь.

Одни ели, прохаживаясь, другие сели на тумбы, третьи разместились на парапетах моста.

Повсюду, где была толпа, непременно можно было найти какого-нибудь нищего.

Старый и оборванный, один из них и здесь пищал дребезжащим голосом:

— Добрые люди, выслушайте рассказ об истинном и ужасном приключении, случившемся с торговцем сукном в Лувье, в Нормандии, который был лишен жизни чертом…

— Чертом! — воскликнула толпа с любопытством. — Расскажи, расскажи!

В сопровождении Тибо, Ренэ и Андрэ — троих работников красильщика — появился улыбающийся красивый молодой человек — это и был жених Алисы, Этьенн Ферран.

Маленький горбун в жалкой одежде, Клопинэ с злобной физиономией, проскользнул за группами и взобрался на парапет моста.

— Рассказывай, рассказывай, — кричала толпа.

— Только не забудьте меня отблагодарить! — сказал нищий.

Он начал:

— В городе Лувье жил-был богатый торговец сукном мэтр Обри, который в молодости, говорят, дал обещание, что если он разбогатеет, то сделает большие вклады в церковь и раздаст милостыню на несколько лье.

— Он хорош! Милостыню всегда следует подавать, — перебил Клопинэ.

— Молчи, горбун! — закричала толпа.

Нищий продолжал:

— Итак, мэтр Обри, когда ничего не имел, думал, как добрый христианин. Вдруг он удачно повел дела и разбогател, однако не подумал ни минуты ни о бедных, ни о монастырях.

— Я это угадал, — сказал горбун. — Таких много.

— Долой болтуна! Пусть он бросит собакам свой язык! — закричали недовольные.

Вместо того, чтобы продолжать рассказ, нищий вдруг стал делать первый сбор.

Пока он собирал милостыню, какая-то женщина, бледное и нежное лицо которой не сочеталось с простой одеждой, прошла мимо толпы и направилась к полям.

Нищий, приметивший ее, подумал: «Я видел эту женщину где-то возле Лувра!..»

Окончив сбор, нищий, как будто поджидавший кого-то, продолжал с рассеянным видом свой рассказ.