Проспер Мериме - Варфоломеевская ночь

При той боязни большого города, которая свойственна вообще провинциалам, мне показалось, что наш развязный приятель может оказать нам некоторую помощь.

— Знаете ли вы месье де Павана, — почти невольно вырвалось у меня. — То есть, где он живет в Париже?

— Месье Луи де Павана? — повторил он.

— Да.

— Я знаю… — продолжал он, медленно потирая свой подбородок, — я знаю, где была его городская квартира раньше, до тех пор… А! Знаю! Теперь я вспомнил! Когда я был две недели тому назад в Париже, то мне сказали, что его поверенный взял для него квартиру на улице Сент-Антуан.

— Прекрасно! — воскликнул я радостно. — Мы остановимся у него, если вы можете проводить нас прямо до его дома.

— Это я могу, — отвечал он с неподдельной искренностью. — И вы не пожалеете, что я с вами. Париж не особенно приятное место в смутное время, и вашим сиятельствам попался хороший проводник.

Я не спросил его, какие смуты он подразумевал, но поспешил в гостиницу, чтобы захватить мое оружие и сообщить Мари и Круазету о найденном попутчике. Они, естественно, обрадовались этому; и мы выехали в самом веселом настроении духа, рассчитывая после полудня попасть в Париж. Но по дороге лошадь Мари потеряла подкову и мы долго разыскивали кузнеца. Затем в Этампе, где мы останавливались завтракать, нас долго заставили ждать. Так что уже солнце садилось, когда мы в первый раз в жизни подъезжали к Парижу.

Красный отблеск заката покрывал восточные холмы, на которых облитые ярким светом выделялись башни и одиноко стоящая колокольня. Несколько высоких крыш, выделявшихся над другими, были также облиты ярким светом, и огромное темное облако, похожее на человеческую голову, висело над городом, постепенно переходя через все цвета, начиная с кроваво-красного, потом фиолетового и кончая черным, по мере того, как спускались сумерки.

Проехав через ворота и потом через несколько мостов, мы были совершенно ошеломлены непривычным шумом и суетою.

Сотни людей двигались взад и вперед по узким улицам. Женщины перекрикивались из окон домов. Колокола нескольких церквей звонили к службе. Наши непривычные к этому уши были оглушены. Глаза наши разбегались, глядя на эти высокие дома с их крутыми крышами, с прилепившимся местами к стене башням, на эти причудливой архитектуры церкви и на группы горожан, — некоторые из них были самого свирепого вида, — столпившихся по углам вонючих переулков и смотревших на нас, в то время как мы проезжали.

Но вскоре нам преградила дорогу толпа, собравшаяся смотреть на кавалькаду из шести сеньоров, которые переезжали улицу. Они ехали попарно, небрежно развалившись в седлах, перекидываясь словами и не обращая никакого внимания на собравшихся около них людей. Их изящная осанка и великолепие костюмов и вооружения превосходили все виденное нами до сих пор. За ними шли пешком с дюжину лакеев и пажей и через головы толпы до нас долетали их шутки и смех.

В то время как я смотрел на них, лошадь Бюре, испуганная, может быть, движением в толпе, попятилась на мою, и Бюре разразился ничем не вызванными проклятиями; но в тот же момент внимание мое было отвлечено Круазетом, который прикоснулся к моей руке своим хлыстом и воскликнул в большом волнении:

— Посмотри-ка! Разве это не он?

Я стал смотреть в указанном им направлении, насколько мне позволяла бесившаяся подо мною лошадь, испуганная Бюре, и взгляд мой остановился на последней паре кавалеров. Они переезжали поперек нашу улицу, так что я мог видеть их только сбоку ближайшего к нам всадника.

Это был чрезвычайно красивый молодой человек, лет двадцати двух, или двадцати трех, с длинными локонами, падавшими на его кружевной воротник, и в шелковом оранжевого цвета плаще. У него было чрезвычайно симпатичное и доброе лицо. Но он был незнаком мне.

— Я готов поклясться, — воскликнул Круазет, — что это сам Луи… Месье де Паван!

— Этот? — отвечал я, когда толпа стала расходиться и мы могли двигаться далее. — Ни в коем случае!

— Нет, не он! Другой, рядом! — воскликнул Круазет.

Но мне не удалось разглядеть другого всадника. Мы повернулись в седлах и пристально глядели вслед ему; насколько можно было видеть в сумерках, мне казалось, что фигура его напоминала Луи. Но Бюре, по его словам, знавший Павана, только смеялся над этим.

— Ваш друг гораздо шире в плечах! — И мне думалось, что он был прав, хотя много значил и покрой платья. — Они, наверное, возвращаются из Лувра, после игры в мяч! — продолжал он. — Адмиралу, верно лучше, потому что ближайший к нам был месье де Телиньи, его зять. Другой же, о котором вы говорили — граф де Ларошфуко.