Проспер Мериме - Варфоломеевская ночь

Мне послышалось, что при этом были произнесены вполголоса слова: «Папист!» Вдруг кто-то из толпы прокричал несколько раз: «Ку-ку-реку!» и захлопал руками.

— Вот так задорный петух! — закричал он в том же тоне, обращаясь с усмешкой к своим товарищам.

Меня разбирала страшная охота наказать этого нахала, хотя я и опасался серьезных последствий, когда на сцене появилось новое действующее лицо.

— Стыдитесь, звери! — послышался сверху, точно из облаков, чей-то пронзительный голос. Я взглянул наверх и увидел у освещенного окна двух красивых, хотя и грубого вида девушек.

— Стыдитесь! Разве вы не видите, что это дети? Оставьте их в покое!

Толпа засмеялась пуще прежнего; а я уж совсем вышел из себя, когда меня на их глазах назвали ребенком.

— Сюда! — воскликнул я, вызывая человека, стоявшего в воротах. — Иди сюда, каналья, и я покажу тебе, как следует разговаривать с господами!

Из толпы выдвинулся громадный человек, куда выше меня и шире в плечах. При взгляде на него сердце мое сжалось. Но делать было нечего. Хотя и худощавый, я был ловок, как борзая и в раздражении я совсем позабыл об усталости. Выхватив у Мари тяжелый хлыст, который тот держал в руках, я сделал шаг вперед.

— Берегись, малютка! — закричали сочувственно сверху. — Эта толстая свинья убьет тебя!

Мой противник, впрочем, на этот раз не присоединился к общему смеху. Я заметил, что глаза его блуждали и что он не обнаруживал особой охоты вступить в единоборство со мною. Но прежде чем мне пришлось испытать его мужество, чья-то рука опустилась на мое плечо. Откуда-то, должно быть, из задних рядов толпы, появился человек и отстранил меня.

— Оставьте его мне! — сказал он спокойным тоном, выступая вперед. — Не стоит вам пачкать руки об эту каналью. Я скучаю от безделья, и эта работа как раз подойдет мне! Я живо сделаю из него корм для червей!

Я взглянул на незнакомца. Это был плотный, среднего роста человек, с смуглым лицом и резкими чертами.

Перо на его шляпе было сломано, но она была надета набекрень, и вообще он имел такой отчаянный, внушительный вид, что когда, звякнув шпорами, вытащил из ножен свою длинную рапиру, то ближайшие из толпы попятились назад.

— Выходи! — закричал он громким голосом, размахивая ею по сторонам и расчищая место, причем сверкающий клинок кинжала в его левой руке завертелся вокруг его головы. — Кто участвует в игре? Кому охота обменяться ударом в честь адмирала Колиньи? Выходите двое, трое сразу, а то все вместе? Все равно, выходите же… — И он закончил свой вызов целым потоком страшных ругательств.

— Эта ссора меня не касается, — пробурчал верзила, пятясь назад и не выказывая ни малейшего намерения обнажить свое оружие.

— Все ссоры меня касаются! И, видно, ни одна не касается тебя! — был ловкий ответ нашего защитника, который сопровождался ударом рапирою, заставившим нахала отскочить в сторону.

При этом засмеялись даже его сообщники.

— У, жирная свинья! Плюнуть на тебя! — воскликнула сверху девушка и действительно плюнула на совершенно опешившего теперь верзилу.

— Не принести ли вам кусочек его мясца, моя милая, — продолжал наш галантный приятель, взглянув наверх и размахивая своим кинжалом около самого носа струсившего нахала. — Только маленький кусочек, моя дорогая? Чуточку печенки с соусом.

— Не хочу я этой гадости! — воскликнула девушка среди всеобщего смеха.

— Ни одного кусочка? Даже если я отвечаю за нежность мяса… Совсем подходящая закуска для дам!

— Нет, не нужно! — и она снова плюнула.

— Слышишь? Ты противен даме, гасконская свинья! — После этого он вложил в ножны свой кинжал и, схватив за ухо верзилу, быстро повернул его и дал ему такого пинка, что тот полетел через ведро прямо к стене. Тут он и оставался, посылая проклятия и потирая ушибленные места, между тем как победитель воскликнул с торжеством:

— Будет с него! Если есть желающие продолжить поединок, то Блез Бюре к их услугам. Если нет, то пора кончить это. Пусть кто-нибудь отыщет стойла для лошадей этого господина. Они совсем прозябли и конец делу. Что касается меня, — продолжал он, обращаясь к нам и снимая с грациозным жестом свою помятую шляпу, — то я покорный слуга ваших сиятельств.

Я горячо благодарил его, хотя и был поражен его видом. Плащ его был в лохмотьях, спускавшиеся до колен панталоны, когда-то очень красивые, теперь были покрыты грязью и кружева все оборваны. Он выступал с забавной гордостью и вообще имел вид предводителя шайки. Но тем не менее, он оказал нам услугу. Кроме того, нельзя не уважать храбрость, а он, без сомнения, был храбрец.