Агилета - Святая с темным прошлым

Благово же тем временем с бессильным отчаяньем вспоминал тот разговор, что у него только что вышел с приезжим полковником. Никаких признаков нездоровья у этого любезного и самоуверенного человека он не обнаружил, однако, уступая его просьбам, отворил кровь. А затем, перевязывая ранку от ланцета, услышал вопрос, не позволивший ему спокойно покинуть палатку:

– Стало быть, это у вас Василиса – правая рука?

– Так точно, – в некотором смущении ответил врач. – Она моя помощница.

Дружелюбно улыбаясь, Кутузов опустил на повязку закатанный для процедуры рукав:

– Повезло вам, господин лекарь, – сказал он. – Я уезжаю, а вы остаетесь.

Иван Антонович покраснел. Неловко ему было еще и от того, что человек, лишь несколько минут назад бывший его пациентом, вновь превратился в старшего по званию и не предлагал ему присесть для разговора, но заставлял стоять перед собой.

– Вы уж о ней позаботьтесь вместо меня, – продолжал Кутузов, набрасывая на плечи мундир. – Я и дальше был бы рад ее опекать, но, увы, имею назначение в другой полк. А жаль с ней расставаться, право слов! Руки у девки просто золотые: когда меня в голову навылет ранили в Тавриде, – он указал на свои шрамы, – она почитай месяц от моей постели не отходила – выхаживала.

Благово молча мучился, чувствуя, как горячи от прилива крови его щеки и даже лоб.

– Да она не только меня от верной смерти спасла, – живописал подвиги Василисы Кутузов, – но и одного солдата в полку. Он к ней даже сватался потом. Вот ведь беда, что венчаться она не может! Давно уже при муже была бы.

– Как не может?! – вырвалось у Ивана Антоновича.

Кутузов поглядел на него с удивлением:

– А вы, господин лекарь, ничего о ней не знаете? Ну, коли вам любопытно станет, сами ее расспросите. Благодарю вас, мне уже гораздо лучше!

Благово отправился обратно в лазарет в таком смятении, что едва нашел туда дорогу. Эти откровения о том, как Василиса сидела у его постели… Словно плевок в лицо! И ответить нечего. Но самое страшное: неужто она и вправду несвободна для замужества? Что он, собственно, знает о ней, помимо того, что сама она однажды рассказала?

– Василиса Филаретовна, скажите мне, пожалуйста, правду! – взволнованно попросил он, вернувшись и улучив момент для разговора. – Вы действительно вдова, или… или же нет?

Должно быть, именно так чувствует себя солдат, когда его насмерть поражает пуля: Василиса перестала ощущать в себе жизнь. Она не ответила: молча повернулась и быстрым шагом двинулась прочь от лазарета.

– Василиса Филаретовна! – приглушенно позвал Иван Антонович у нее за спиной.

В ответ Василиса побежала.

Когда лагерь остался далеко позади, и степь окружила ее со всех сторон, Василиса наконец-то позволила себе зайтись в рыданиях. Так вот зачем ему понадобился врач! Не мог Михайла Ларионович оставить победу за кем-либо, кроме себя. Что ж, пусть торжествует – она погибла.

Плача в голос, Василиса упорно шагала вперед, как если бы степь была морем и она стремилась зайти поглубже, чтобы в нем утонуть. Она оплакивала все: свою любовь и его расчетливость, свою верность и его предательство, свои надежды и полное их крушение. От яростного полуденного солнца у нее кругом шла голова, а смертная тоска накрывала ее непроницаемым черным пологом. Девушка переставала понимать, жива она или мертва.

От рыданий, перемежаемых громкими стонами, Василиса не слышала ничего вокруг, и осознала, что кто-то ее нагоняет, лишь когда его быстрые шаги раздались совсем рядом. Оборачиваясь, она ожидала увидеть Ивана Антоновича, но увидела Кутузова.

– За что?! – прошептала она, полуслепая от слез. – Что я вам сделала?! Как вы могли?!

И, не находя больше слов, но желая дать выход своей боли, она пошла на то, что прежде не могло бы ей привидеться и в ночном кошмаре – занесла руку для пощечины. Однако Кутузов успел поймать ее запястье и решительно завел его девушке за спину, а затем поступил так и со второй рукой, будто бы намеревался связать их. Василиса задохнулась от возмущения, но, не давая ей опомниться, мужчина припал к ее губам так яростно и страстно, как если бы она была его врагом и требовалось умертвить ее поцелуем.

Высокая трава, куда она упала, не в силах удержаться на ногах, пахла одурманивающее сладко. Он продолжал стискивать ее запястья, прижимая их к земле близ ее головы, и Василиса убеждала себя в том, что ею овладевают помимо воли, в глубине души сознавая, что это не так. Едва ли сможет мужчина, не будь он закоренелым злодеем, насильно подчинить себе женщину, если сошлись они один на один, и она достаточно смела и полна решимости отстаивать свою честь. Стоит дать ему отпор по-настоящему – и он отступит… Но в истерзанной душе Василисы взмывал белый флаг, и противник не мог не почувствовать этого, преодолевая ее сопротивление.