Агилета - Святая с темным прошлым

Круто повернувшись, она зашагала прочь. Сперва мнилось ей, что не сможет покинуть Михайлу Ларионовича, что сердце раньше разорвется, но выдержала и, удалившись далеко вглубь степи, повалилась ничком на землю. Лежа, она была неразличима за высокими травами и, дав волю чувствам, Василиса завыла, как животное. И как животное же, поползла по земле, в муке мотая головой, хватаясь руками за пучки травы и в кровь разрезая ладони об острые стебли. Ничего человеческого не было в ней в этот миг, одно ничем не сдерживаемое отчаянье корчилось в ее образе, и если бы Михайла Ларионович вдруг стал ему свидетелем, то ужаснулся бы до глубины души. Но Кутузов тем временем быстро шагал по направлению к лагерю, чтобы как можно скорее уехать оттуда, взбешенный словами девушки и обезоруженный ими одновременно.

К тому часу, как нестерпимый дневной жар начал ослабевать, Василиса пришла в себя. Она села на траве, бессмысленно оглядывая степь, затем поднялась, как могла, привела в порядок одежду и волосы и, поминутно оступаясь, двинулась по направлению к лагерю.

Зайдя в лазарет, она возблагодарила Бога за то, что не столкнулась сразу же с Иваном Антоновичем, поразившимся бы ее плачевному виду. В своей каморке быстро скинула всю в пятнах земли и зелени рубаху с поневой и надела лазорево-золотое платье, придавшее ей веру в свои силы. Тщательно умывшись ледяной водой и причесавшись, она окончательно стяжала твердость духа.

Выйдя из лазарета на солнечный свет, Василиса постояла, раздумывая, где бы поскорее найти врача, как вдруг увидела его, быстрым шагом направлявшегося к ней.

– Василиса Филаретовна, как же так! – взволнованно воскликнул он, хватая ее за обе руки. – С самого утра вы пропадаете, я не знал уже, что и думать!

– Напрасно вы тревожились! – произнося слова отчетливо и ровно, отвечала Василиса. – В степь я ходила, думала… обо многом.

– Да вы же поранились! – воскликнул Иван Антонович, смятенно рассматривая ее изрезанные травой ладони.

– Пустое! – отмахнулась девушка. – До свадьбы заживет, – добавила она, вгоняя врача в краску. – Нам бы с вами, Иван Антонович, парой слов перемолвиться. Повиниться я перед вами должна, уж не сочтите за труд меня выслушать!

«…Что есть смерть против ужаса жить в вечной разлуке с любовью?..»

Закончив повествовать о том, что приключилось с нею четыре с половиной года назад в Калуге, Василиса не могла не добавить такие слова:

– Сами посудите, Иван Антонович, могла ли я во всем этом признаться кому бы то ни было? Сразу бы люди от меня отвернулись. А так – что греха таить! – надеялась я на новый брак. Нынче уж меньше года осталось до того, чтобы сочли меня в Калуге без вести пропавшей, и муж мой стал бы от меня свободен [54]. Наверняка он, как и я, сызнова венчаться решит. Правда, я в этом деле сторона виновная [55], но кто о том узнает, если умолчать? А искать меня да права предъявлять, ему не резон.

Иван Антонович ничего не отвечал, избегая встречаться с ней взглядом, и Василиса, собравшись с духом, продолжала:

– Впрочем, ежели вы предложение свое назад возьмете, я вас не осужу. За вас любая с радостью пойдет, а мне поделом будет.

Она отвела взгляд.

Иван Антонович наконец поднял на нее глаза и, краснея всем лицом проговорил:

– А он все о вас знал – потому не женился?

– Он … – Василиса до боли сцепила пальцы. – Он знал, но боялся не того, что прошлое мое откроется, а того, что выгоду упустит. Жена у него родовитая, не то что я.

Вновь их накрыло молчание, и Василисой все больше и больше завладевал страх, что рухнет сейчас ее последняя надежда, когда Иван Антонович с лицом человека, мечущегося в жару, спросил:

– Вы его сильно любите?

Василиса едва не завыла в голос, не желая лгать, но не видя другого способа устроить свою судьбу.

– Я нынче другую жизнь хочу начать, – тщательно подбирая слова, ответила она. – Без него.

Иван Антонович смотрел на нее с мукой в глазах:

– Мне подумать надобно, – сказал он. – Не решать же такое дело на ночь глядя!

Василиса молча кивнула; на том и разошлись они в тот день.

Утром же по обведенным краснотой глазам врача Василиса поняла, что если тому и удалось заснуть, то лишь под утро. Ей стало мучительно жаль его, и, сама подойдя к нему, она мягко проговорила:

– Право же, Иван Антонович, не стою я того, чтобы вы так переживали! Давайте забудем обо всем, кроме того, что мы с вами вместе больных должны выхаживать. Так оно, верно, и лучше будет.