Агилета - Святая с темным прошлым

Ответ она получила весьма обстоятельный. В Москве знающие люди хвалили Артиллерийско-инженерную школу, основанную сподвижником Петра I, Яковом Брюсом. Там дворянских недорослей обучали геометрии, тригонометрии, артиллерийским чертежам и артиллерийскому делу. В Петербурге же лучшим учебным заведением считался Шляхетский кадетский корпус, дававший, по слухам, не только блестящее образование, но и выгодные связи с бывшими соучениками, большинство из которых быстро росли в чинах и занимали самые завидные должности. Однако Василису привели в ужас те условия, на которых учеников принимали в корпус. Мальчиков, начиная с шестилетнего возраста, ждала многолетняя разлука с родными, краткие и редкие свидания с ними, а, главное, отсутствие у родителей права забрать свое чадо домой, в случае если такой режим станет для него невмоготу. Сбежавших же кадетов ожидала жесточайшая порка и водворение обратно в стены учебного заведения. Василиса холодела при мысли о том, что все это может быть применено к ее сыну. Нет уж, лучше мирная учеба в школе без громкого имени, но и без драконовских порядков! И выбор матери пал на московскую Артиллерийско-инженерную школу. [73]Теперь дело было лишь за тем, чтобы дождаться возвращения мужа и получить его одобрение.

Иван Антонович не заставил себя ждать. 1 декабря 1788 г. был взят Очаков, и штаб-лекарь Благово сразу же испросил себе отпуск. Рождество того года он уже праздновал в кругу семьи. Выслушав рассуждения жены о том, куда, по ее мнению, следует отдать на учебу Филарета, он выразил полное согласие с нею, и Василиса принялась собираться в дорогу и укладывать вещи сына. Однако незадолго до Крещения супруги Благово получили известие, что в своем имении Знаменском скончалась Ольга Андреевна. Оплакав мать, Иван Антонович вынужден был отправиться под Калугу – вступать в наследство. И, получив разрешение продлить отпуск (благо в активных боевых действиях его полк пока не участвовал), он пустился в путь со всей семьей.

В Знаменское они добрались на второй неделе Великого поста. Снег еще не сошел, хоть был уже рыхлым и зернистым, но небо сияло по-весеннему ярко. При виде родных мест, покинутых ею осьмнадцать лет назад, у Василисы должно было защемить сердце, однако щемило оно совсем от другого: женщину угнетала разлука с Тавридой, коей предстояло, по-видимому, затянуться. В дороге Иван Антонович не раз заводил разговоры о том, что намерен оставаться в имении как можно дольше, дабы наладить хозяйство, отданное матерью на откуп управляющему. Деревни Ольги Андреевны год от года приносили все меньший доход, и было бы неразумно спорить с тем, что за ними требуется пригляд, однако… Однако глядя на придорожные кусты, круто изогнутые под тяжестью снега и лежащие пышными верхушками на земле, Василиса видела кипящие белизной волны прибоя, кидавшиеся на берег в таком же крутом изгибе. Неужто тому краю, что подарил ей любовь и где все было наполнено памятью о днях ее счастья, суждено, как и Кутузову, исчезнуть из ее жизни?

События последующих дней подтвердили сие печальное предчувствие. Чем дольше Иван Антонович жил в мире под Калугой, тем меньше ему хотелось возвращаться к войне в Бессарабии. Никогда не чувствовавший медицину своим призванием, он был бы рад уйти в отставку и тихо хозяйствовать на своей земле. «Послужил и будет», – такие слова все чаще вырывались у него, когда речь заходила о будущем. Впрочем, Василиса полагала, что переубедить мужа в ее силах, что, пожалуй, и сделала бы, если бы долгий путь из Севастополя на север не показал ей со всей очевидностью, насколько трудно станет навещать сына, живя за сотни верст от него. От Калуги же до Москвы путь и четырех дней не займет, даже если ехать на своих лошадях. [74]И в итоге каждый из супругов сделал свой выбор: Иван Антонович подал в отставку и обосновался в унаследованном имении, а Василиса предпочла близость к сыну жизни в любимой ею Тавриде.

Первое, что сделала она, став барыней – это послала в Соколовку за сестрой. До сих пор, к ее облегчению, бывшую поповну не узнал никто из случайных встречных, а когда они проезжали ее родную деревню, женщина спряталась в глубине возка и опустила меховой полог. Однако на душе у нее было неспокойно: мысль о бывшем муже так и свербила ее. А ни у кого, кроме той, что наверняка сохранит ее тайну, Василиса не осмелилась бы о нем расспрашивать.

Аглая тоже поначалу не признала сестры и сладкой скороговоркой стала сыпать пожелания благополучия новой знаменской барыне. Как вдруг осеклась и, ахнув, прижала ладонь ко рту. Василиса в ответ с легкой улыбкой поднесла палец к губам и во всеуслышание пригласила матушку Аглаю отужинать с ней наедине.