Агилета - Святая с темным прошлым

«Третьего дня встретила я на рынке Матвея Ковалева, того инвалида [67] , что вышел в отставку позапрошлой весной. Так он пытал меня, не имею ли я через тебя каких-нибудь вестей о бывшем его командире, Кутузове. А то он не знает, как за того в церкви записки подавать – за здравие или за упокой».

Пылая лицом, Василиса опустила перо. По словам торговок, время от времени отдававших Матвею Ковалеву подгнивший товар по бросовой цене, инвалид отдал Богу душу незадолго до конца Петрова поста [68]. А стало быть, буде и усомнится муж в таком разговоре, расспросить уже некого.

Ответ ей пришел через месяц. Едва получив заветный конверт, Василиса взволнованно разорвала его и, не вчитываясь в письмо, стала тревожно выискивать строки, где мелькнуло бы имя Михайлы Ларионовича. Ага, вот они!

«А тому инвалиду, что справлялся о Кутузове, передай, чтоб записки подавал за здравие, но как о болящем. Недели две тому назад ему опять прострелили голову навылет, и все полагали, что он умрет, но чудом жив остался. Однако же один глаз у него искосило, и генерал теперь не так хорош собой, как прежде, если вдруг Матвея Ковалева сие тоже заботит».

Василиса в испуге отшвырнула письмо, как если бы Иван Антонович мог сойти с его страниц и дать ей пощечину за вероломство. Никогда прежде он не обнаруживал того, что знает нелицеприятную для себя истину, крывшуюся за безупречным спокойствием жены. На мгновение стыд затмил для женщины все прочие чувства. Но затем Василиса подобрала отброшенный лист бумаги и вновь с трепетом вчиталась в строки, касавшиеся Михайлы Ларионовича. Она отыскала дату, коей было помечено письмо, и отсчитала от нее две недели. Да, выходил тот самый день, третий день после праздника Успения, когда она попала в грозу.

Не выпуская письма из рук, Василиса взглянула на образ Спасителя, возвышавшийся прямо над нею в красном углу, тот образ, что увезен был ею еще из родительского дома, и вместе с иконой Владимирской Богоматери сопровождал во всех скитаниях. Христос взирал на нее с болью во взгляде, глубокая печаль таилась и в глазах Богородицы, и Василиса вдруг рухнула перед ними на колени, как если бы получила глубокую рану и не могла более удерживаться на ногах:

– Господи! – простонала она. – Господи, что же ты с нами делаешь?!

Ответа не было. Василиса закрыла лицо руками, словно тем самым хотела скрыться от тех, кто смотрел на нее.

– Господи, – прошептала она вновь, не решаясь поднять взгляд на того, к кому обращалась. – Как же мне жить-то теперь, опять без него?

Она с надеждой отняла руки от лица и вдруг услышала какие-то счастливые возгласы, доносившиеся с улицы и приближавшиеся к их дому, поскольку становились они все громче. Сама не зная, что намереваясь увидеть, Василиса вскочила на ноги, бросилась в прихожую и рванула входную дверь. К ее изумлению, на пороге колыхался от радости татарин, возивший ее некогда в Учкуй к расслабленной жене.

– Жена встал! – выпалил он, протягивая к женщине руки. – Ты святая! Святая!

Рыдания охватили Василису так же стремительно, как некогда объяла небо заставшая их по дороге гроза. Она осела на ступеньку и прислонилась головой к дверному косяку. Слезы капали ей на платье, пятная его неровными потеками.

Однако простодушный татарин принял ее страдание за слезы счастья. Эта праведная женщина так горячо молилась за его жену, что сейчас, сознавая, что молитва ее услышана, не может удержаться от радостного плача. Да пошлет ей Аллах всяческое благополучие!

К заднику его телеги была привязана крутобокая овца, которую татарин торжественно подвел к Василисе, благодаря за чудесное исцеление. Но женщина решительно отказалась брать подношение. Тогда татарин, хитро улыбаясь, вложил веревку, обвязанную вокруг овечьей шеи, в руку Василисиной дочки. Он объяснил девочке, что овечка скоро принесет ягненка, с которым та сможет играть, и Оленька восторженно обняла покорно глядевшее на нее животное.

Наблюдая за тем, как татарин отъезжает от их дома, облегченно распрямив спину и что-то воодушевленно напевая, Василиса обращалась памятью к тому дню, когда покидал ее Михайла Ларионович, оставляя девушку выбранной ею судьбе. И словно край отвесного обрыва, бросал ее в дрожь вопрос: а права ли она была, отказавшись последовать за ним, без венца и без чести, но с горячим чувством в душе? Если б вернуть те роковые мгновения, как распорядилась бы она ими сейчас?

От осознания сделанной ошибки на женщину накатила слабость. Новая волна слез пролилась по лицу. Ступить бы хоть на миг в прошлое, на ту степную дорогу! Она не позволила бы любви покинуть ее навсегда, удержав свое счастье какой угодно ценой. Вполне достойное «святой» решение! Но после долгих лет иссушающе праведной жизни, подкошенная той встречей, что пережила она в беспамятстве, Василиса была бессильна по-другому взглянуть на сделанный некогда с ожесточенно замкнутым сердцем выбор.