Дэвид Вейс - Возвышенное и земное

К числу подписчиков «Литературной корреспонденции» принадлежали столь важные особы, как эрцгерцог Иосиф, Фридрих Прусский, Георг III Английский, Екатерина Великан и Людовик XV, который часто не соглашался с журналом, но гордился, что просвещенный французский рационализм оказывает влияние на всю Европу.

Шахтнер, выписывавший этот журнал, говорил Леопольду, что и Шраттенбах, как образованный человек, читает его и следит за духовной жизнью Европы, хотя и запрещает своим подданным читать Вольтера и Руссо. Появиться на страницах «Литературной корреспонденции» считалось честью даже для противников журнала.

Следовательно, все занимающие высокое положение особы обязательно узнают о нас, рассуждал Леопольд, внимательно слушая Гримма.

– Графиня любезно представила меня как барона, – говорил Гримм, – на самом деле я не принадлежу к титулованной знати. Я пришел сюда выразить свое преклонение перед блестящим музыкальным талантом вашей семьи.

– Откуда вы о нас узнали? – спросил Леопольд.

– Слава ваших детей опережает ваше прибытие. Немецкие читатели моего журнала писали, что они изумительные музыканты. А так как Версаль – Мекка для людей искусства, мы не могли упустить такую возможность.

– Мы слыхали, что ваш сын не уступает любому взрослому музыканту, – заметила госпожа д'Эпинэ.

– Сущая правда! – воскликнул Леопольд. Стоит ли этим гордиться, подумал Вольферль. Велика важность! – Я привез с собой много рекомендательных писем, – продолжал Леопольд.

– Как правило, рекомендательные письма совершенно бесполезны, – заметил Гримм.

– В Версале к ним привыкли, – смягчила удар госпожа д'Эпинэ. – Но я уверена, письма, привезенные вами, господин Моцарт, не будут оставлены без внимания.

– Необходимо все тщательно продумать, – сказал Гримм. Барон мне определенно нравится, решил Леопольд.

– Подготовку я возьму на себя, – продолжал Гримм. – В «Литературной корреспонденции» мы поместим статью о ваших детях, и Париж о них заговорит. После этого вас обязательно пригласят в Версаль, а затем попросят выступить и перед самим королем.

– Не знаю, как вас и благодарить! – воскликнул Леопольд.

– Будьте осмотрительны. Не уподобляйтесь буржуа и ничему нигде не изумляйтесь. И постарайтесь похвалить мадам Помпадур, если она вздумает сыграть на клавесине. Она мнит себя музыкантшей. В Версале все зависит от дам. Большинство из них играет на клавесине весьма посредственно, ну а некоторые превосходно. Помните, мадам Помпадур очень влиятельна.

– Что еще вы посоветуете, господин Гримм?

– Не забывайте, трудности неизбежны. Найдутся музыканты, которые будут вам завидовать, придворные, которые станут бранить концерт только потому, что не они открыли ваших детей.

– Вы откровенный человек, господин барон.

Гримм пожал плечами, но, прежде чем Вольферль понял, что хотел сказать Папа, закашлялась графиня ван Эйк. Сначала Вольферлю показалось, что она кашляет нарочно, чтобы прекратить неугодный разговор, но кашель все усиливался, и платок графини окрасился кровью. Вольферль испугался, хотел броситься к ней. Но графиня стала успокаивать всех – пустяки, маленькое недомогание, однако лица у взрослых сделались озабоченные, и Вольферль понял: графине никто не верит.

Через несколько дней в «Литературной корреспонденции» появилась пространная статья, превозносящая Моцартов, где, к вящему удовольствию Леопольда, Гримм, безбожник и поклонник Вольтера, написал: «Впервые в жизни я зрел чудо – и это чудо дети Моцарта!»

Моцартов пригласили пожить в Версале, поблизости от дворца. Они приехали туда в сочельник и присутствовали на рождественской мессе в королевской часовне, где дети познакомились с французской хоровой музыкой. Вскоре им было указано выступить в первый день Нового года на парадном дворцовом обеде.

Какое доброе новогоднее предзнаменованье, ликовал Леопольд. Он даже позабыл, во сколько им обходится жизнь и Версале, где каждое полено стоило пять су, а печи приходилось топить непрерывно. Пока их вели через парадные апартаменты, Леопольд заметил, что резиденция Людовика XV превосходит роскошью Шёнбрунн, однако многие комнаты находятся в запустении и не отапливаются. Но разно это имело значение в столь торжественный момент? Две дочери Людовика, увидев Вольферля и Наннерль, почтительно и молча стоявших в толпе придворных, тотчас к ним подбежали, протянули для поцелуя руки и в свою очередь поцеловали брата и сестру в щеку. Людовик распорядился пригласить детей к королевскому столу. Солдат в мундире швейцарской гвардии шествовал перед ними, расчищая дорогу.