Дэвид Вейс - Возвышенное и земное

– Ну, а ты? – спросила Анна Мария Вольферля.

– Не знаю, Мама.

– Ты уже не маленький! – резко сказал Папа. – Нужно иметь свое мнение.

Вольферль промолчал. Ему нравилось, когда Себастьян наряжал его в красивое платье, он любил играть перед публикой, понимающей музыку, он хотел побывать в Париже, но ждать было так утомительно, да и надоели бесконечные упражнения.

Брюссель его ничем не привлек. Вот если бы он мог сочинять музыку, но Папа велел с этим подождать до лучших времен.

– Мы выступали почти во всех городах Германии, которые славятся своей музыкой, – торжественно произнес Папа.

– А будем выступать перед принцем Карлом? – спросил Вольферль.

– Кто знает? – с горечью сказал Папа. – Принц только и делает, что ест, пьет в три горла да гогочет, к тому же у него нет денег.

– Чего же мы ждем?

– Принц Карл обещал тебя послушать, не могу же я обидеть его.

– А почему бы нам тем временем не выступить еще перед кем-нибудь?

Принц оскорбится, если не услышит вас первым. – И Папа встал, показывая, что разговор окончен. Совсем как это делала Мария Терезия.

Спустя несколько дней, торжествующий Леопольд объявил, что ожидание оказалось ненапрасным: принц Карл пригласил их на премьеру комической оперы Никола Пиччинни «Добрая дочка». Это говорит о расположении принца, утверждал Леопольд, но Анна Мария считала, что со стороны генерал-губернатора это всего-навсего тщеславие.

Мама права, решил Вольферль. Из их ложи они гораздо лучше видели принца Карла, чем сцену.

После спектакля принц Карл пригласил Моцартов в королевскую ложу.

– Великолепный театр, не правда ли? – сказал он Леопольду. – Я по частям перевез его из Вероны. Потребовалось большое искусство снова собрать его, по театр того стоит; со всей Европы к нам приезжают люди лишь затем, чтобы побывать в нем.

– Их можно понять, – сказал Папа с должным почтением.

– Вы не хотели бы дать здесь концерт?

– Мы сочтем за честь, ваше высочество.

– Ваше высочество, – спросил Вольферль, – ведь вы же представляете императрицу, отчего же у вас итальянская опера, итальянцы – певцы и театр тоже итальянский?

– Какой забавный мальчик, – сказал принц Карл. – Мне кажется, Моцарт, вы зря наряжаете его как взрослого.

Вольферль решил добиться ответа на свой вопрос – почему все в этой опере итальянское?

– Итальянский язык – это язык музыки, – строго сказал ему Папа, – а Италия – родина музыки.

Но мальчик не был удовлетворен объяснением. «Добрая дочка» изобиловала бравурными пассажами, и ни один из них не отличался мелодичностью и изяществом «Орфея и Эвридики». Кроме того, чтобы передать чувства героев, итальянские певцы заставляли свои голоса вибрировать, от этого искажался звук, и потом до чего же громко они пели! В разгар действия Вольфганг спросил Папу:

– Чего они так раскричались? И Папа ответил:

– Они же итальянцы.

А теперь вдруг Папа толкает его в бок, чтобы он замолчал, и говорит:

– Замечательный спектакль, ваше высочество, вполне достойный такого прекрасного театра. Не удивительно, что ваша опера столь знаменита.

Чем сильнее рассыпался в похвалах Папа, тем внимательнее принц Карл прислушивался к его словам. А когда Папа объявил:

– Ваше высочество, мне кажется, ваш музыкальный вкус не уступает вкусу вашего брата-императора. Мы будем счастливы выступить перед вами, – принц Карл совсем расплылся в улыбке и выразил желание немедленно послушать игру детей.

Позднее Папа отругал Вольферля за неуместные замечания. Они вернулись в гостиницу, Папа стал готовить программу к предстоящему завтра концерту в оперном театре принца Карла, и Вольферль повторил:

– Мне спектакль не понравился. Но Папа ответил:

– Это никого не интересует. Принц Карл аристократ, а аристократы – хозяева в стране. К их услугам все, чего только они ни пожелают: яства, лошади, прислуживающие им люди, развлечения, Нам же приходится с этим мириться.

– Но разве честно хвалить плохую музыку, Папа? – Честно, если имеешь дело со знатью. Жить-то надо.

Вольферль и па следующий день пытался разобраться в этом несоответствии, которое, к его удивлению, никого больше не волновало.

Принцу Карлу понравилась игра детей; он бурно, аплодировал и подарил Папе сто гульденов. И рекомендовал детей другим любителям музыки.

Перед отъездом из Брюсселя Папа хвастался:

– Мы стали на двести гульденов богаче. Этого больше, чем достаточно, чтобы добраться до Парижа.