«Сила и воинская управа были настолько необыкновенны в татарском войске, явившемся в нашу страну, что, казалось, оно могло покорить весь мир», — записал потрясенный китайский книжник, и его слова стали широко известны во всех покоренных и еще ждавших этой участи странах. Но только знал ли тот безвестный свидетель, чего стоила и как осуществлялась эта воинская управа? Не только бежать с поля боя, но просто не вовремя прийти на помощь соседу — уже смерть. Даже если по ошибке воин перешел из одного десятка в другой — ему вырвут сердце или забьют пятками. Если в захваченном городе два нукера не поделят девку или какое-нибудь добро — на обоих накинут волосяной аркан и сломают спины. Заспорят двое-трое или просто неудовольствие выскажут — судьба та же, без выяснения, кто прав, кто виноват. За провинность одного отвечает весь десяток. Если десяток не выполнил поставленную перед ним задачу — суровой каре подвергается вся сотня.
Вот почему разноязыкие и разноплеменные воины, поклоняющиеся разным богам и идолам, придерживающиеся собственных вековых обычаев, сплоченные в десятки, сотни, тысячи и тьмы, находились в одной несокрушимой скрепе — воинском повиновении под страхом смерти.
— Слушай и повинуйся! — летело от одного дозорного к другому вдоль берега Оки, и клич этот терялся где-то в заснеженном перелеске и возвращался обратно как подтверждение готовности:
— Слушаем и повинуемся!
В степях при подготовке к сражению Субудай использовал построение войска, называемое лук — ключ, что означало движение дугой, управляемой сзади. В лесных дебрях это построение не годилось. Субудай велел всем туменам растянуться и идти каждому своей дорогой, поддерживая постоянную связь между собой и с главным военачальником.
Как только двинулись по Оке и ее обоим берегам, смолкли все крики, конники передвигались след в след шагом, в полной тишине, и было это беззвучное шествие стапятидесятитысячной вооруженной мощи страшно своей решимостью.
Снежные заносы, встречный ветер, невиданно суровые холода вынуждали делать частые привалы. После каждой остановки пустели кожаные переметные сумы воинов — баксаны, убывала припасы и у сотников с тысяцкими, все легче становились их вьючные мешки — чувалы с ковровой росписью. А сильнее всего бедствовали кони: зерна было запасено мало, сена с соломой не найти вовсе, потому что в заболоченных лесных местах не было никаких крестьянских угодий. И подножного корма уж не добыть — снежный покров лег глубокий, не то что в кипчакской степи.
Все ханы чингисиды свои тумены по десяти тысяч коней вели отдельными тропами, но в едином широком строю. Джихангир Батый со своим советником Субудай-багатуром в окружении верных нукеров держались позади воинства и постоянно поддерживали связь с туменами и высланными вперед дозорными отрядами.
Терпеть лишения, холод и голод не привыкать степным кочевникам. Знали они, что впереди их ждут новые неразграбленные города, из которых самый желанный Владимир. Его чаще всего поминали с вожделением военачальники и нукеры:
— Ульдеми-и-ир!..
Но прежде надо было миновать Москву, городок небольшой, но богатый, если верить лазутчикам и пленным рязанцам.
Скоро объявил Субудай-багатур и от него пошло по рядам:
— Мушкаф!
— Макфа!
Но оказалось, Москва это лишь речка, впадающая в Оку, а сам город еще неведомо где. В устье же Москвы-реки стояла Коломна.
— Ик! Ик! — начали передавать гонцы из тумена в тумен название небольшой крепости, запирающей путь к Москве.
Хоть и стояла Коломна на высоком взлобке в очень выгодном положении, хоть щетинились перед ее стенами непроходимые для конницы надолбы, хоть были в воротах двери окованные, при первом взгляде можно было понять, что не так уж она грозна да неприступна. Бревенчатые стены почернели от непогоды и времени, надолбы местами шли не подряд, а через одну, железо на полотнищах ворот проржавело. Коломна представлялась добычей легкой, и овладеть ею взялся, как и договорились на военном совете, молодой чингисид Кулькан. Остальные ханы, а они пришли из Рязани почти все, охотно уступили право провести осаду какой-то Коломны. Сами же расположились за Окой на границе с Диким полем. Каждый из них пошел в поход в надежде стать правителем богатого улуса, и впереди ждет их много городов и стран. Так что куда спешить? Высокородные ханы, они не испытывали тех лишений, каким подвергали своих нукеров и рядовых воинов. Одетые в долгополые меховые шубы шерстью наружу, в меховые волосом внутрь штаны, просторные, подбитые изнутри войлоком сапоги, собольи шапки с наушниками, они легко переносили стужу. Не испытывали они нужды и в баранине, а кроме хмельных напитков арзы да хорзы из молока, было у них вдоволь рязанских медов да пива. Чингисиды расположились за осиновым перелеском и начали в свое удовольствие бражничать, усмехаясь:
Читать дальше