Ольга Гладышева - Юрий II Всеволодович

— Это крепость Ик. Она не велика, но укреплена, как Е-ля-цзянь. Пусть овладеет ею со своим туменом храбрый хан Кулькан. А поможет ему старший темник Бурундай.

— Я управлюсь один! — вскинулся Кулькан.

Царевичи-чингисиды переглянулись понимающе и со скрытой насмешкой: все они слишком хорошо знали, что подобно тому, как Бату-хан лишь называется главой похода, а все его обязанности исполняет непобедимый Субудай-багатур, и чингисиды возглавляют десятитысячные конные отряды лишь для виду, к каждому приставлен опытный темник. Так было во время похода, так и сейчас главный вождь Субудай станет через темников руководить всеми действиями: разведкой, замыслом и обеспечением сражений. И Кулькан не может не знать этого, он лишь делает вид, будто возглавляет тумен из десяти тысяч коней, но всю власть над воинами имеет не он, а приставленный к нему опытный советник Бурундай, который прошел череду войн и походов с самим Чингисханом. Никого из царевичей их двусмысленное положение не смущало и не обижало, они во всем полагались на своих советников, а сами охотились да предавались пьянству.

Но вот Кулькан, видно по неразумности своей, настаивал:

— Разве я один не справлюсь?

— Справишься! Как не справиться! — подобрел отчего-то Субудай. — Только я придам твоему тумену еще пять тысяч кипчаков и один неполный тумен из новобранцев, а за ними нужен пригляд, вот Бурундай тебе и пригодится.

— Это конечно! Пускай его! — расплылся в улыбке Кулькан. Все его юное безусое лицо воспламенилось от сознания, что под его началом будет даже и не один тумен, а больше двух. — Когда идем, мудрый Субудай?

— Я жду возвращения лазутчиков. К тому же некий венгерский монах объявился в степи. Я послал за ним нукеров. Как вернутся, так сразу и пойдем.

Мирно и согласно закончился совет. Но никто не мог знать, какие занозы остались в сердцах Бату-хана и Субудай-багатура.

Весть о том, что поход не сегодня-завтра будет продолжен, мгновенно облетела огромное становище. Больше стало движения, шума, вновь стала слышна воинственная монгольская песня:

Из ближних и дальних разведок возвращались лазутчики Субудая. Каждое их донесение тотчас же доводилось до сведения Бату-хана.

Много бесценных качеств полководца у Субудай-багатура. Это Бату-хану приходилось признать. Кто лучше его смог бы наладить охрану ханской ставки? Никто. Смог бы кто из ханов так построить войско в походе? И спрашивать нечего, и захват городов приступом никто столь умело не проведет. А как ловко использует он пленников и во время боя, и на отдыхе! Но совершенно особые заслуги у него в создании ближней и дальней разведки. Степные осведомители, оставленные на границе с Русью и в некоторых княжествах после битвы на Калке, лазутчики в дальних краях под видом купцов, соглядатаи из числа посланников, ведущих мирные переговоры. А венгерский монах — это случайная, но крайне своевременная удача Субудая.

Монаха сразу узнал Глеб Рязанский:

— Это же Юлиан!

Оказалось, что еще два года назад они встречались в половецкой степи, где Глеб Рязанский скрывался от расплаты за свои злодеяния.

— А где же остальные? — радостно удивился Глеб старому знакомому. — Вас ведь было четверо?

Юлиан, одетый не по-монашески, а как все степняки, при бороде и усах, опять же противопоказанных монаху-латинянину, не выказывал ни испуга, ни беспокойства. Сразу угадал, что не Глеб Рязанский тут главенствует, отвечал не ему, а одноглазому старику, похожему на бабу. По узкому глазу и отсутствию на лице волос признал в нем монгола, хотя тот был в русском медвежьем тулупе и в сапогах с собачьим мехом внутри и рыжим телячьим снаружи.

— Да, было нас четыре монаха-проповедника.

Субудай кинул взгляд на нукеров, те поняли без слов:

— Он был один.

— Мы вышли из венгерского монастыря, что в Пеште, добрались до половецкой степи. Там и видел нас рязанский князь. Сначала шли легко, а потом нужду стали испытывать и в пище, и в одежде. Мы со старшим братом Герардом решили двух младших продать в рабство, но их никто не захотел покупать. Мы их отправили обратно в Венгрию, а сами продолжали двигаться вперед.

— Ай-яй-яй! Братьев продать хотели! — затряс сивой бородой Глеб Рязанский с таким негодованием, будто это не он собственноручно умертвил шесть братьев своих кровных, а неназванных.

Субудай сердито махнул на него плеткой, продолжал расспрос: