Фаина Гримберг - Хей, Осман!

Может показаться странным, но Осману и в голову не пришло узнать, хотя бы у своего соседа, кто она, эта красавица... А соседу и в голову не пришло самому сказать...

- Будем дальше загадывать! - громко сказала одна из девушек.

- Ты и загадывай! - отозвался кто-то из юношей.

- Эвет. - Голос девушки сделался ещё громче. Этот голос вызывал в душе Османа досаду саднящую. Почему все говорят, а та, единственная, замолчала?!..

Громкоголосая девушка меж тем уже произносила свою загадку:

- Эльле ятар, эльле калкар! - Вместе с людьми он ложится, вместе с людьми и встаёт!..

«Затейливо придумывают!» - подумал Осман.

- Пусть Мальхун разгадывает, - лукаво сказала громкоголосая девушка.

Другие девушки подхватили:

- Пусть Мальхун!..

- Мальхун!..

- Пусть Мальхун разгадает!..

Почему он догадался, что Мальхун - это она? Никто бы не растолковал, почему! А менее всех - он сам!.. И более всего на свете хотелось бы ему, чтобы она не разгадывала загадку. Нет, конечно же, он понимал, что она знает ответ, отгадку; не может не знать! Но он так сильно хотел, чтобы она не разгадывала, чтобы она отказалась!..

- Не буду я разгадывать! - Голос её раздался, чуть нарочно капризный, чуть насмешливый, звонкий...

- Отчего не будешь, Мальхун?

- Мальхун не знает отгадки! Память потеряла, должно быть!

- На кого-то Мальхун засмотрелась!..

Все наперебой поддразнивали Мальхун. Но она не смутилась и не стала оправдываться.

- Не буду! - повторила звонко...

«Джаним! - Милая!» - подумал Осман...

Кто-то уже выговаривал отгадку:

- Это ибрик - медный кувшин для воды!..

- Пусть Мальхун танцует!

- Не буду я танцевать! Не просите! - Звонкая насмешливость в её голосе превращала отказ в милую весёлую шутку.

- Мальхун! Разгадай ещё одну загадку. Девушки-подружки, то, о чём в этой загадке говорится, видали вы тысячу раз и тысячу раз в руках своих держали! Бир гелиним вар - гелен ёпер, гиден ёпер! - Есть у меня невестка такая: кто ни придёт в мой дом - её целует, кто ни уйдёт из моего дома - её целует!..

- Загадки простые! - произносит какой-то парень. - Всё о медном кувшине, да о медном кувшине! Пусть Мальхун танцует!

- Нет, с чего бы ей танцевать? Разве она не знает отгадки? Она просто-напросто не хочет отвечать!

- А почему это она не хочет отвечать?

- Да как это почему? Потому что деликанлия-удалец приехал к нам!

- А конь его, как мчал его к нам, как ехал - дели раван!

- А узда-то у коня - дизгин - шнуром украшенная!..

Осман сидел, опустив низко голову, набычившись.

Смуглые его щёки сильно-сильно покраснели. Он невольно надул щёки и они казались толстыми. Всё лицо его, искажённое его чрезвычайным смущением, сделалось смешным...

- Не пойму я, о ком вы заговорили! - Звонко и спокойно сказала Мальхун. - Только не обо мне! А если здесь, на дворе, и сидят какие удальцы, то мне до них и дела нет!..

И вдруг Мальхун запела протяжно, и так, будто никого и не было, ни рядом, ни вокруг; будто она одна сидела здесь, и пела сама для себя, просто потому что ей хотелось вдруг петь... Эта независимость и какая-то простая горделивость девичья были милы Осману. С детства видел он в становище родном таких женщин и девушек... Сердце Османово билось в тревоге умиления невольного, накатившего внезапно... Вспомнилась невольно мать, всегда такая далёкая, всегда близкая, всегда любимая с болью; и всегда словно бы запретная для любви, потому что отец, Эртугрул, любимый сыном, не захотел любить её!..

пела Мальхун.

Девушки подхватили:

И снова пела одна Мальхун: