Фаина Гримберг - Клеопатра

Разумеется, Антоний признал близнецов, рождённых до его вступления в брак с царицей Египта, своими законными детьми. Нельзя сказать, чтобы ему доставляло очень уж большое удовольствие общение с детьми. То есть он мог, и даже и охотно, побегать с мальчиками наперегонки, побороться в шутку. Он радовался тому, что Антил получает отличное греческое образование, и благодарил за это свою жену. Первенец Клеопатры относился к нему несколько снисходительно, как мальчик, разумный не по летам, может относиться к своему взбалмошному сверстнику. Ифис и близнецы знали уже, что отец является к ним ненадолго, затевает шумную возню и снова исчезает. Они сделались по-своему привязаны к нему, но истинно любили, конечно, мать...

Ирас вдруг показала себя прилежной учительницей. Тула теперь проводила с ней много времени. Однажды между Ирас и Маргаритой произошёл короткий разговор:

— Ирас, ты помнишь ещё, что мы вытворяли, когда были детьми? — Маргарита понимала, что выговорила этот простой вопрос неестественным напряжённым голосом.

— Царица, ты полагаешь обо мне дурно, — холодно отвечала Ирас.

Они обе прекрасно понимали, о чём идёт речь. Маргарита опасалась, как бы Ирас не приохотила Тулу к лесбийской любви!..

— Прости, — сказала Маргарита быстро. Ирас молчала. Маргарита знала, какие упрёки могла бы ей высказать эта спутница всей её жизни! Конечно, Ирас могла бы упрекать её в недоверии! Ирас могла бы наговорить ей много упрекательных горьких слов! Но Ирас молчала. Это было не в её привычках: упрекать или оправдываться!.. Но она могла затаить обиду в душе. Только вот затаить, утаить свою обиду от Маргариты Ирас уже никогда не могла, слишком долго, давно они знали друг друга... Маргарита кинула острый зоркий взгляд на лицо Ирас... Девочка-брат... Лицо стареющего мальчика-подростка... стареющего... но мальчика!.. Было бы глупо просить: «Не обижайся на меня, Ирас!», потому что Ирас знает, что именно об этом хотела бы её попросить её царица...

— Ирас! — начала Маргарита. — Ирас! Ты помнишь, как Вероника звала тебя «Геро»?

Ирас молчала, немного хмуря брови.

— Не хмурься, — сказала Маргарита. — Я знаю, ты помнишь. И я помню. А ты помнишь, как ты назвала мне своё имя, своё прежнее имя?..

— Дага, — отвечала Ирас после краткого молчания...

Они помирились.

Между тем... Время триумвиратов умирало стремительно, как умирало некогда время Римской республики. Наконец-то произошла серьёзная ссора между Октавианом и Марком Лепидом. Октавиан лишил прежнего друга власти над Африкой, заключил под стражу, некоторое время пугал смертной казнью, но помиловал и сослал в Цирцеи, где Марк Лепид и прожил до самой своей смерти.

Октавиан прислал Антонию письмо, писал, что брак Антония и Клеопатры с точки зрения римского права может являться только беззаконным сожительством и ничем иным! В ответном письме Антоний напомнил Октавиану, что более не является консулом и что ведь это добровольное решение... «Да, я помню, — отвечал, в свою очередь Октавиан, — я помню, что ведь ты более не являешься римским гражданином и консулом, теперь ты подданный и любовник египетской царицы!..» Далее переписка продолжилась. Антоний отвечал Октавиану, что намерен действовать в Азии так, чтобы его действия обратились на пользу Египту... «моему новому отечеству»... Как это было похоже на Марка Антония — в разное время высказывать и даже и утверждать совершенно противоположное!.. Октавиан ответил чрезвычайно быстро, скоро, что воспринимает подобное утверждение как открытое объявление войны Риму!..

Клеопатре вся эта переписка, разумеется, была известна. Она решилась и попросила Антония ставить её в известность о его решениях. Зная его, она полагала, что он охотно согласится, но он вдруг вспылил и объявил ей резко, что будет показывать ей черновики своих писем Октавиану только постфактум, то есть только после получения ответов Октавиана. Этот внезапный приступ вспыльчивости, непонятной ей, застал её совершенно врасплох. Она растерялась, даже смутилась, она не ожидала ничего подобного. Она дипломатично согласилась с ним. И его письмо, в котором он отвечал Цезарю Октавиану, что да, я, мол, объявляю войну Риму, она тоже узнала постфактум...

Она испугалась. Она понимала, что она испугалась. Она поспешно вызвала Максима и несколько панически просила у него советов. Он — разумеется, с этим подразумеваемым пожатием плечей! — отвечал спокойно, что какие бы необдуманные поступки не совершал Марк Антоний, какие бы тщательно обдуманные действия не предпринимала сама Клеопатра, какие бы мудрые советы не подавал ей он, Максим, Египет Птолемеев всё равно обречён! И она воскликнула, невольно и тотчас, и сжав до боли, до боли соединив пальцы приподнятых рук: