Борис Горин-Горяйнов - Федор Волков

Все слушали с затаенным дыханием. Казалось, Федор был один в комнате. Местами он пугал внезапностью и силой перехода. Местами был еле слышен, говорил как бы через силу, превозмогая страдания. Несколько раз глаза чтеца заволакивались слезами, — блестели слезы и у многих слушателей. Бледнел Федор, — невольно бледнели и наиболее чуткие. Игра лица, особенно выразительных глаз, была у Федора превосходна. Ясно чувствовались различия в характере действующих персон.

Некоторые слова и выражения слушателям были не совсем понятны. Однако каждый сейчас же спешил вложить в них свой собственный смысл. Необычная по звучности стихотворная речь завораживала, убаюкивала сознание. Всем она казалась какою-то сладкозвучною музыкой, неслыханным доселе откровением. Невольно напрашивались на сравнение вчерашние вирши «Покаяния».

Слушатели сидели с разгоревшимися лицами. Ваня Нарыков, как раскрыл в начале чтения свои красивые, большие, удивленные глаза, так и просидел, не шевелясь, весь акт, боясь проронить хоть одно слово.

Нервный и живой, Алеша Попов конвульсивно шевелил пальцами, часто без нужды приподнимался со скамьи, отчаянно ерошил семинарскую шевелюру.

Федор сильно закончил первый акт и остался сидеть неподвижно, с закрытыми глазами, как бы делая передышку. И все сидели неподвижно, в застывших случайных позах, ожидая, что последует далее.

Федор справился с охватившим его волнением, открыл глаза, переменил позу и сказал:

— Здесь кончается первая акция.

Потянулся к стоявшему на столе кувшину, стал наливать себе квасу.

Все разом вскочили, зашумели.

— Представить! Представить! Завтра же начать! — кричал Алеша Попов.

— Верно! Утереть нос длиннополым! — поддерживал его юный Гриша Волков.

— За штатом ты, отставной чертяцкий лицедей, здесь тебе делать нечего, — по обыкновению трунил над Шумским рыжий Иконников.

— Отстань, рыжий бес, — сердился Шумский. — Я еще самого Кия буду играть, на борьбу со всеми пойду, — кто лучше! Вот увидишь.

— Неужели же сие российским человеком придумано? — удивлялись Чулков с Куклиным. — Не похоже как бы, не верится.

— Сие надлежит разыгрывать не по-нашему, не по-всегдашнему. Как-то требуется придумать по-новому, — волновался Ваня Нарыков.

— Мысль правильная: по-новому, — убежденно сказал Волков. — А новое должно родиться из слов, зазвеневших по-новому. Хорегия отца Иринарха здесь не пригодна.

— Чертякам она пригодна, а тут сих персон нет, — ругался Иконников. — А? Яша? Конец твоим персонам возлюбленным.

— А може дальше появятся? — со слабой надеждой осведомился Шумский.

— И дальше, дядя Яша, не жди, — смеялся Федор.

— Продолжай, Федор Григорьич! Чеши до крышки без передышки! — кричали российские комедианты.

Федор начал второй акт. Все замерли.

Когда вся трагедия была прочитана без остановки, комедианты точно помешались. Никто никого не слушал, все кричали и хвалили. Требовали немедленной постановки, размечали, кому что играть по силам.

— Да у нас еще и театра нет, — слабо возражал Федор.

— Будет театр! — кричал Григорий Серов. — Положитесь на меня, братцы.

— И не один будет, а сколько хочешь, Летом каждый кустик представлять пустит, — кричало сразу несколько голосов.

— А то нет? — покрывал всех Нарыков. — Так завсегда у эллинов бывало!

— Эллины, я смекаю, от нас далече, — заметил Федор, — а мысль о кустиках наипаче отменная.

Потребовали от Федора немедленного прочтения «Гамлета».

— «Гамлета» зачинай! Сие про запас будет, — просили комедианты.

— Пощадите, друзья, дайте хоть отдышаться, — шутливо протестовал Федор.

— Пустое! — кричал Нарыков. — Древние трагики по три протяженнейших трагедии зараз прокрикивали, да еще на загладку комедией сатирической заедали. И ничего им не делалось. Привыкать потребно!

— Так я не древний, я пока новый человек, — отшучивался Федор, берясь, однако, за подсунутую ему книжечку.

Вероятно и «Гамлет» и другие пьесы были бы прочитаны за один присест, да прибежал встревоженный Ермил Канатчиков.

— Робя, когда же? Аль забыли про «Забаву». Смотрители у меня сарай рушат. «Разбойников» требуют и протчего.

— А много собрамшись смотрителей? — с явной неохотой спросил кто-то.

— Полно! Уже с час времени бушуют. Мы уж от себя немудрящую комедь сломали. Сейчас там песни орут. Айда-те, что ли.