Виктория Холт - Исповедь королевы

Я страстно желала, чтобы поскорее пришло лето, а вместе с ним — та относительная свобода, которую мы имели в Сен-Клу. Но все это казалось еще очень далеким, и я предложила королю ускользнуть в Сен-Клу на Пасху. Он согласился на это, и я сказала, что мы должны готовиться.

Я помнила о том, что, когда уезжали тетушки, толпа окружила их экипаж и люди стали спорить, позволить им уехать или нет. Поэтому я сказала, что мы не должны допустить, чтобы всем стало известно о нашем отъезде. Но все равно необходимо было сделать некоторые приготовления, и члены моего близкого окружения знали о них.

Я полностью доверяла им, хотя среди них была одна вновь прибывшая особа по имени мадам Рошрей, о которой я знала очень мало. Но мне ее рекомендовали, и мне никогда и в голову не приходило сомневаться в том, что на нее можно положиться.

Приготовления были завершены. Уже почти наступила Пасха. Экипажи стояли во внутреннем дворе, и мы уже были готовы ехать. Но как только мы начали выезжать, как тотчас же обнаружили, что нас окружила чернь. Это была толпа того же сорта, как та, которая привезла нас из Версаля в Париж. От ужаса мне стало дурно. Мой сын отвернулся от окна кареты, и я обняла его, чтобы утешить.

Послышались оскорбления — грубые непристойности.

— Наш маленький папа должен остаться со своими детьми! — вопила толпа.

Подошел Лафайетт с солдатами. Он приказал толпе отступить и дать королевскому экипажу проехать. Но над ним стали насмехаться и швырять в него грязью. Я инстинктивно почувствовала, что это было еще одно организованное восстание.

— Вы ведете себя как враги конституции! — закричал Лафайетт. — Не позволяя королю уехать, вы делаете из него пленника и отменяете декреты, которые он утвердил!

Но они не слушали никаких доводов. Какое влияние могли оказать на них доводы? Они собрались вместе с определенной целью. Им заплатили за то, что они делали.

Они со злобой заглядывали в окна кареты. Когда король попытался заговорить, они закричали на него: «Жирная свинья!»

Я не могла удержаться, чтобы не выказать им своего пренебрежения. Этого я никогда не умела скрывать. Мои взгляды выдавали то презрение, которое я испытывала к этим людям.

— Посмотрите на нее! Неужели мы позволим этой шлюхе диктовать нам свою волю? — кричали они.

Лафайетт подъехал к экипажу.

— Сир, даете ли вы мне приказ стрелять по толпе? — спросил он.

— Я никогда не позволю этого! — воскликнул Луи. — Я не хочу, чтобы из-за меня пролилась хоть одна капля крови. Мы вернемся в Тюильри!

Итак, экипажи развернулись, и под крики и насмешки мы поехали обратно.

Когда мы вышли из экипажа, Луи сказал со вздохом:

— Ты засвидетельствуешь, что отныне мы не свободны!

Я была несчастна. Когда мы вошли в роковой дворец, я сказала мужу:

— На самом деле мы — пленники. Они решили, что мы никогда не покинем Тюильри!

Когда Аксель узнал о том, что нас вернули обратно в Тюильри, он поехал прямо в Париж из Отея, небольшого селения поблизости от Сен-Клу, куда он приехал с намерением оставаться там до тех пор, пока мы будем жить в замке. Он был глубоко обеспокоен, убежденный, что мы подвергаемся большой опасности.