Виктория Холт - Исповедь королевы

Я услышала собственные глупые слова:

— Вы… вы приехали?..

Он не ответил. Да и зачем? Разве не было очевидно, что он приехал?

Тогда я вспомнила об ужасных криках толпы и о том, что они сделали с друзьями королевы.

— Сейчас не время приезжать. Здесь очень опасно! Все уезжают… — сказала я.

— Вот поэтому-то я и приехал! — ответил Аксель.

Малый Трианон был моим убежищем в прошлом. Теперь он стал моим убежищем от ужасов действительности. В прошедшие годы я закрывалась в этом маленьком раю и отказывалась обращать внимание на те уроки, которые мне навязывала моя матушка, и никогда не слушала предостережения Мерси и Вермона. Теперь я уезжала туда и пыталась забыть о разразившейся катастрофе. Я пыталась вернуть себе тот мир мечты, который старалась создать в прошедшие годы и в котором, как я все еще перила, я могла бы быть счастливой, если бы мне только удалось достичь его. Не то чтобы я просила слишком многого. Я верила, что в действительности я вовсе не стремилась к расточительности, не любила наряды и бриллианты. Если бы Роза Берген не была у меня все время под рукой, побуждая меня совершать расточительные глупости, если бы придворные ювелиры не были столь настойчивы, я бы никогда и не подумала покупать их товары. Нет, чего я действительно страстно желала — так это иметь счастливый дом и детей, о которых я могла бы заботиться. Прежде всего — детей, а еще — мужа, которого я могла бы любить. Я по-своему любила Луи. Возможно, мне следовало бы сказать, что я испытывала к нему огромную привязанность. Но точно так же, как он не годился для роли короля, он не годился и для роли мужа.

Он был добрейший и самый самоотверженный человек на свете. Но все его слабости были столь очевидны для меня! Даже когда он исполнял мои желания, я, возможно, больше уважала бы его, если бы он не делал этого. Он был таким человеком, которого можно было любить, но нельзя было полностью уважать. Ему недоставало той силы, которую каждая женщина требует от мужчины. Его народ тоже требовал от него силы, но он не смог дать ее ему, как не смог дать и мне.

Прощаю ли я себе те лихорадочные недели в Трианоне, те недели ожидания между роковым четырнадцатым июля и тем трагическим октябрьским днем, который, как никакой другой, стал поворотным пунктом в нашей жизни?

Возможно, да. Но даже сейчас, трезво размышляя о прожитой жизни и о смерти, такой близкой, оглядываясь назад через плечо, я думаю, что стала бы действовать точно так же.

Я любила Трианон больше, чем любое другое место в мире. И этот мир вот-вот должен был рухнуть мне на плечи. Вскоре я должна была потерять Трианон, своих детей… и свою жизнь. Итак, я ухватилась за эту непродолжительную идиллию. Я должна была жить полной жизнью. Я чувствовала в этом настоятельную необходимость, страстное желание, которого никогда не испытывала раньше.

Аксель прежде покинул Версаль, так как опасался тех последствий, которые могли бы возникнуть, если бы он остался при дворе. Он говорил мне, как страстно он желал остаться. Но он знал, что даже в то время его имя упоминалось в паре с моим, и понимал, какой вред принесет мне его присутствие.