Виктория Холт - Исповедь королевы

А теперь? Теперь все было по-другому. Картина полностью изменилась. Теперь я нуждалась в нем. Я нуждалась в каждом друге, которого могла найти. И он заверил меня, что никогда в жизни я не найду такого друга, как он.

— Вы рискуете жизнью, оставаясь здесь! — сказала я ему.

— Моя жизнь — в вашем распоряжении. Я здесь, чтобы рисковать ею и потерять ее, если будет нужно! — ответил он.

Я расплакалась в его объятиях и сказала, что не могу позволить этого.

Но он ответил, что я не в силах предотвратить это. Я могу приказать ему уехать, но он не послушает меня. Он приехал, чтобы остаться со мной, чтобы быть ко мне еще ближе, чем опасность.

Он смешивался с народом. Он читал то, что распространяли обо мне. Он слышал в мой адрес угрозы, которые не хотел пересказывать мне. Но они привели его к решению остаться рядом со мной.

И в то время как я побуждала его уехать, на самом деле я страстно желала, чтобы он остался. Наша страсть была слишком сильна, чтобы можно было сопротивляться ей.

Трианон был идеальным гнездышком для любовников, и там мы могли встречаться без свидетелей.

Не думаю, что я когда-нибудь могла бы обманывать своего мужа. Я не относилась к тому типу женщин, которые могли притворяться, что любят мужа, и в то же время иметь тайного любовника. Луи знал о моих отношениях с Акселем де Ферсеном. Он прекрасно понимал, что я испытывала к шведскому графу такие чувства, каких ни к кому еще не испытывала. Правда, ходили слухи и о других мужчинах: о Лозанском, Куаньи, Артуа… и еще о многих других. Но все эти слухи были бессмысленны. Однако с Акселем де Ферсеном все было совсем по-другому. Луи уже давно знал об этом.

Было время, когда о нас с Акселем писали и показывали эти сочинения королю. Помню, как я страдала из-за этого в то время.

Тогда Луи догадался о моих чувствах к Акселю. Но я ясно дала ему понять, что никогда не приму его как любовника, пока буду рожать детей от мужа, «детей Франции». Я прекрасно осознавала свою обязанность.

Луи понял меня. В своей обычной добродушной манере он показал, что понимает меня и ценит мои действия. В то же время он знал, что я не в состоянии подавить свои чувства. Аксель уехал, и у меня родились другие дети. Луи все еще никак не мог компенсировать мне все унижение тех первых лет нашего брака.

Теперь между нами больше не было физических отношений. Они прекратились с рождением Софи Беатрис. Тогда мы верили, что у нас будет четверо детей — два мальчика и две девочки. Откуда нам было знать, что мы потеряем двоих детей и что, возможно, было бы лучше, если бы мы вообще никогда не дарили Франции детей? Ни один из нас не был рабом сексуальной страсти. Но моя любовь к Акселю отличалась от всех чувств, которые я когда-либо испытывала в прошлом. Наша физическая близость была лишь видимым проявлением нашей духовной связи. Этого никогда бы не случилось, если бы не лихорадочная атмосфера, окружающая нас, не это ощущение жизни изо дня в день, из часа в час. Ведь мы не знали, что принесет нам следующий час или день.

И Луи тоже желал, чтобы это случилось. Этот добрый, нежный человек желал, чтобы я прожила эти ужасные дни как можно более полнокровно.

Наступил август, непереносимо жаркий. Казалось, я вела две жизни — одну в пустом Версальском дворце, который оживляли только отголоски прошлого и предчувствие ужасающего будущего, а другую — в Трианоне, в моем счастливом доме. Это был совсем другой мир. Там на своем хуторе жили мои розовощекие и почтенные арендаторы, так не похожие на тех ужасных людей, которые несли палки и дубины и требовали хлеба и крови.

Мы встречались в сумерках. Я забредала в Храм Любви, носящий столь подходящее название. Там мы сидели, мечтали и беседовали. Хотя никто из нас не упоминал об этом, каждый раз мы думали о том, что, возможно, в последний раз будем лежать в объятиях друг друга.

Гвардейцы дезертировали! Однажды утром в Версале я проснулась и обнаружила, что там нет никого, чтобы защитить нас.

Четвертого августа короля заставили дать свое согласие на отмену феодализма, а также на то, чтобы на его статуе, которую должны были установить на месте Бастилии, сделали надпись: «Восстановителю свободы во Франции». Это статуя так никогда и не была установлена и теперь уже никогда не будет. Луи заявил, что хотя он готов отказаться от своих собственных прав, но не готов уступить права других людей. Тогда раздались крики, что короля нужно доставить из Версаля в Париж. Он размышлял о том, что бы это могло значить.