Виктория Холт - Исповедь королевы

Мадам де ла Мотт поняла это. Она испытывала беспокойство и действовала с невероятной осторожностью, так как даже ее оптимистически настроенный ум, должно быть, понимал, что один неверный шаг мог привести к краху всего этого огромного здания, построенного на мошенничестве и обмане.

Очень скоро после встречи Рогана с д’Олива, которую тот принял за королеву, Жанна стала искать беседы с кардиналом. Случай подвернулся, и она, заверив его, что королева, совершенно очевидно, относится к нему благосклонно, сказала кардиналу, что я, будучи самой щедрой из всех женщин, желала бы пожертвовать пятьдесят тысяч ливров благородному, но доведенному до нищеты семейству. В настоящий момент, как выразилась Жанна, королева несколько стеснена в средствах, но если бы кардинал мог одолжить ей эту сумму и отдать ее мадам де ла Мотт с тем, чтобы та передала ее королеве… тогда она узнает, что кардинал ей настоящий друг.

Как мог этот человек быть таким глупцом? Все тот же вопрос, который я и бесчисленное множество других людей задавали себе с тех пор, как это скверное дело выплыло на свет.

Он верил тому, что ему говорили, потому что хотел верить. К тому же все это время Роган находился в тесном контакте с Калиостро, который уверял его, что способен заглядывать в будущее. В этом будущем он якобы видел, как кардинал пожинает плоды своей связи с неким лицом, занимающим очень высокое положение. Для суеверного и доверчивого кардинала этого было достаточно.

Поскольку кардинал испытывал денежные затруднения, он занял деньги у еврея-ростовщика, заверив его, что тот был бы польщен, если бы узнал, для какой цели послужат эти деньги.

Таким образом Жанна стала вытягивать из кардинала все больше и больше денег. Их даже оказалось достаточно, чтобы она смогла купить себе целый особняк в Бар-сюр-Об, где когда-то жила в такой бедности и где теперь могла распространять самые неверные небылицы о том, как ее с почестями принимают при дворе благодаря ее родству с королевским семейством.

Если бы она удовлетворилась тем, что ей уже удалось выжать из кардинала, то, возможно, прожила бы в комфорте всю оставшуюся жизнь. Но, будучи ненасытной и амбициозной женщиной, она задумала план с ожерельем.

На одной из своих вечеринок она узнала о неприятности, постигшей ювелиров. Бёмер и Бассенж не могли говорить ни о чем другом, кроме как о бриллиантовом ожерелье, которое им никак не удавалось продать. Они возлагали свои надежды на королеву, но та не пожелала его купить. Мадам де ла Мотт хвасталась тем, что имеет влияние на королеву. Она и ее муж уже сумели вытянуть немало денег у самых разных людей, которым обещали помочь получить посты при дворе. Так что было вполне естественно, что отчаявшиеся ювелиры заговорили с ней об ожерелье и спросили, не может ли она использовать свое влияние на меня, чтобы я заинтересовалась им.

Мадам де ла Мотт ответила, что это, возможно, удастся ей. И в этот момент у нее созрел план.

Она сказала, что сделает все, что в ее силах, чтобы убедить королеву пересмотреть вопрос о покупке ожерелья. Может ли она сама взглянуть на него? Нет ничего проще, сказали ювелиры. Они принесут его к ней на улицу Нёв-Сен-Жиль.

Как я могу себе ясно представить, де ла Мотты были ослеплены ожерельем. Помню, как сама была поражена, когда увидела его впервые. Оно и в самом деле было составлено из самых великолепных драгоценных камней Европы, хотя я никогда не пожелала бы надеть это украшение, втайне считая его вульгарным. Все же ожерелье, несомненно, было великолепным произведением искусства, действительно самым роскошным из всех, какие мне приходилось видеть.

Даже сейчас я прекрасно помню его, потому что уж очень часто видела его на изображавших меня рисунках, которые распространялись по всему Парижу! Было множество людей, готовых поверить в то, что на самом деле это я украла ожерелье. И когда меня желали особенно сильно уязвить, то изображали с ожерельем на шее.

В этом украшении, плотно прилегающем к шее, было семнадцать бриллиантов размером почти с лесной орех, и уже благодаря одному этому оно было бы ослепительно прекрасным. Но ювелиры добавили к этому еще петли с грушевидными подвесками, группы камней и вторую цепочку бриллиантов. Там был даже третий ряд камней, украшенный скоплениями и кистями из бриллиантов, и одна из этих четырех кистей уже сама по себе стоила бы целого состояния. В ожерелье было две тысячи восемьсот каратов, и подобного ему никогда не было и не будет на свете — столь ценного и столь рокового.