Хосе Рисаль - Флибустьеры

— О да, конечно! — отвечал ей муж. — Только существует ли этот господь, о котором нам твердят в проповедях? Не обман ли все это? По-моему, так они первые в него не верят!

Говорили, что в восемь часов вечера множество монахов из соседних селений съехались в монастырь на совет. На следующий день Танданг Село, захватив с собой охотничье копье, навсегда покинул деревню.

Манильские газеты были заполнены сообщениями о нашумевшем в Европе убийстве, славословиями столичным проповедникам, статьями о неслыханном успехе французской оперетты, и, естественно, для заметок о бесчинствах, которые творила в провинциях банда тулисанов под предводительством свирепого, кровожадного главаря по имени Матанглавин [179] Матанглавин — «Соколиный глаз». , просто не оставалось места. Лишь когда тулисаны нападали на монастырь или грабили какого-нибудь испанца, появлялись пространные статьи с ужасающими подробностями, с требованиями объявить осадное положение, принять крутые меры и т. д. Разумеется, газеты обошли молчанием и происшествие в Тиани. В частных кругах, правда, ходили кое-какие толки, но очень неопределенные и сбивчивые, даже имени девушки никто не знал. О происшествии скоро забыли, решив, что это была какая-то семейная ссора, вероятно, месть оскорбленных родственников. Достоверным было одно: отец Каморра оставил свой приход — то ли его перевели в другой, то ли отправили отбывать наказание в один из манильских монастырей.

— Бедный отец Каморра! — с напускным великодушием восклицал Бен-Саиб. Такой весельчак, такое доброе сердце!

Что до арестованных студентов, они действительно были освобождены стараниями влиятельных родственников, не поскупившихся на подарки и другие жертвы. Первым, как и следовало ожидать, выпустили на волю Макараига, последним — Исагани, ибо отец Флорентино приехал в Манилу лишь через неделю после появления прокламаций. Этими благородными деяниями генерал-губернатор заслужил эпитеты «добросердечный и милостивый», кои Бен-Саиб поспешил прибавить к длинному списку прилагательных, уже украшавших имя его превосходительства.

Только бедняк Басилио не получил свободы, ему вменили в вину еще и хранение запретных книг. Мы не знаем, что тут подразумевалось, — «Судебная медицина и токсикология» д-ра Маты или же брошюрки о филиппинских делах, возможно, и то и другое. Как бы там ни было, Басилио обвинили в распространении запрещенной литературы, и меч правосудия всей своей тяжестью обрушился на бедного юношу.

Передавали, что его превосходительству кто-то сказал:

— Одного покарать необходимо, дабы не пострадал престиж властей и нас не упрекнули, что мы подняли много шума из ничего. Прежде всего авторитет. Один должен остаться в тюрьме!

— Да из них всего один и остался. Он студент и, по словам отца Ирене, был слугой капитана Тьяго… О нем никто не хлопочет…

— Слуга и студент? — переспросил генерал-губернатор. — Отлично, пускай посидит!

— Осмелюсь заметить, ваше превосходительство, — вмешался важный сановник, случайно оказавшийся поблизости, — я слышал, что этот юноша студент медицины и профессора хорошо о нем отзываются… Если его задержать в тюрьме, он потеряет год, ведь семестр уже на исходе…

Замечание важного сановника нимало не помогло Басилио, напротив, даже повредило ему. Отношения между сановником и губернатором давно уже были натянутыми, даже враждебными, чему способствовали сплетни и наговоры. Криво усмехнувшись, его превосходительство сказал:

— Вот как? Тем больше оснований не выпускать его; лишний год практики отнюдь не повредит, а только принесет пользу и ему и всем тем, кто попадет к нему в руки. Больше практики — врач опытней. Конечно, он должен остаться в тюрьме! А эти флибустьеришки, эти любители реформ еще смеют говорить, будто мы не заботимся о стране! — усмехнувшись, заключил генерал.

Поняв свой промах, важный сановник все же не оставил мысли помочь Басилио.

— Насколько мне помнится, за этим юношей нет никакой вины, — заметил он.

— Этот медик слишком увлекался книжками, — вставил секретарь.

— Да, я слышал, у него нашли медицинские труды, брошюры, изданные в Испании… Но в них даже страницы не разрезаны… Какое тут преступление? К тому же он не был на пирушке в панситерии и вообще ни во что не вмешивался… Повторяю, за ним нет вины…