Луис Пинедо: Испанская новелла Золотого века

Термин так и не привился: сейчас в Испании словом novela обозначают роман, а интересующий нас жанр именуется novela corta, то есть «короткий роман». Это не результат непонимания заморского обозначения: этимология итальянского слова novella — «новость» понятна испанцу без перевода. Путаница в терминах отражает реальность литературного процесса; испанская новелла не соответствует канонам жанра. Анализируя одну из новелл Боккаччо, немецкий литературовед Пауль Гейзе вывел такие закономерности ее построения: единство действия, «резкий силуэт» ситуации, один конфликт в одном кругу действующих лиц. Испанская новелла выходит за эти рамки: в зрелых своих образцах она дает не замкнутый эпизод, а протяженную во времени и пространстве картину, не статическую обрисовку героя, а движения души, путь его становления, то есть действительно приближается к «короткому роману». Это и понятно: в Италии новелла явилась первым повествовательным жанром новой эпохи, а в Испании она развивалась параллельно с драмой и с большими прозаическими формами — рыцарским романом, пасторалью, наконец, пикареской. Все эти жанры явились как-то сразу, по словам испанского ученого Менендеса-и-Пелайо, «родились совершенными и взрослыми в «Амадисе», «Диане», «Ласарильо», своих первых и никогда уже не превзойденных образцах». Новелла же прошла долгий путь становления и развития.

Существует мнение, что до Сервантеса испанская новелла была чисто подражательной, что первые ее образцы были полностью заимствованы из итальянских источников. Это не совсем так: в XV веке итальянское влияние потеснило, не уничтожив окончательно, давнюю средневековую традицию. А испанское средневековье было не менее своеобразным, чем испанское Возрождение, и причина этому — многовековое соседство арабской, мавританской культуры. В VIII веке арабы захватили большую часть Иберийского полуострова, и борьба за отвоевание исконно испанских земель — Реконкиста — продолжалась вплоть до конца XV века. Но в этой вековой войне бывали и перемирия, длившиеся годами, порой десятилетиями, и средневековая культура Кастилии, Арагона, Леона, пропитанная духом схоластики, не могла не испытать влияния культуры арабского мира, которая во многом наследовала эллинизму. Первые переводы с арабского на латынь Птолемея, Эвклида, Гиппократа были выполнены в XIII веке в отвоеванном христианами Толедо, а оттуда уже попали в другие европейские страны. С востока пришли в Испанию и первые образцы короткого повествования; в XII веке крещеный еврей Педро Алонсо перевел с арабского на латынь обрамленную повесть «Discipline Clericalis», то есть «Наставление клирику». В XIII веке уже на кастильский язык был переведен сборник апологов и притч о животных «Калила и Димна», восходящий к санскритской литературе. Из этих и других подобных сборников черпали сюжеты и формы и собственно испанские новеллисты, в частности Хуан Мануэль, автор первого национального сборника новелл «Граф Луканор», которым испанцы гордятся не меньше, чем итальянцы «Декамероном», хотя, по меткому выражению З. И. Плавскина, между этими книгами «не полтора-два десятилетия, а целая историческая эпоха».

Может быть, именно в вековом взаимодействии культур, во взаимопроникновении присущих каждой ценностей и следует искать корни той необъяснимой, на первый взгляд, «маврофилии», которую можно обнаружить и в «Песне о Сиде», где мавры и мавританки прославляют великодушие Сида-победителя, а «замиренный» мавр Абенгабон становится другом испанского рыцаря, и особенно в так называемых пограничных романсах. Эти своеобразные произведения устного народного (с конца XV века и литературного) творчества создавались христианами на мавританском материале: в них мавры изображались достойными, храбрыми рыцарями, победа над которыми — истинный подвиг, как, например, в романсе об осаде Басы, где «двадцать тысяч мавров поклялись скорее смерть принять, чем сдаться». Довольно часто романс исполняется как бы от лица мавра (вспомним один из известнейших образцов этого жанра — «Романс о мавританском короле, который потерял Аламу», где чувства последнего эмира Гранады описываются с искренним состраданием).