Зот Тоболкин - Грустный шут

— Ставь паруса, и — с богом! — скомандовал Митя, ощутив под ногами прочную палубу.

— Постой, братко! Сперва команду поднять надо. Так, что ли, Егор? Буди матросов своих, знакомь с капитаном. Капитан-то, брат мой, Митрий Пиканов. Будете под его началом.

— А мне чо: чье судно — тому и служу.

— Нет, кормчий, так не годится. Ты по душе служить должен, ретиво.

— Дак чо, дак разе можно иначе? Море же, оно слаженности требует, — насупясь, сказал Егор.

— Откуда узнал, что пойдем морем?

— Дураков-то в нашем роду не было. Давай выпускай братанов на волю.

— Выпущу. А сперва суд наведем над вашим казнителем. Суденышко снова пристало. Барма послал Егора за бывшим хозяином. Тот, кончив суд, тискал самоедскую девку.

— Зовет тебя купец этот. Сказывал, будто дощаник наш перекупил. Я усомнился, — сказал Егор, подбежав к казачине.

— Перекупил?! Да где он капиталы такие возьмет? Да я ему… Щас буду, — затягивая пояс, бухтел недовольно Терентий. Пнув молчаливо лежавшего самоеда, велел: — Посторожи этих, чтоб не утекли. Я мигом.

«Эти» и не думали убегать. Девка, которую Терентий мял, тихонько поскуливала. Самоед молчал, ко всему готовый. Он не боялся ни смерти, ни обиды. Все едино скоро идти в холодный чум. Девок, дочек своих жалко. Замуж выдать их не успел. Возьмет их с собою этот злой русский, увезет неведомо куда. Двух старших так же вот увезли, и никто о судьбе их не слыхивал.

Барма, заметив, что Каменев близко, моргнул Бондарю: прими гостя как следует, сам отправился в стойбище.

— Глянется на коленях-то? — спросил старика, стоявшего на коленях. Разрезал ремни, но самоед и теперь не поднимался. — Ну стой, стой, душа рабья!

Увидев девок, поманил к себе младшую, замурзанную, но хорошенькую, поцеловал ее. Девка поначалу испугалась, потом и сама ответила ему поцелуем.

— Эх ты, пень! — выговаривал Барма старику, отупевшему от страха. — Девка вон сразу все поняла. Поняла? — снова целуя ее, спросил Барма.

— По-ня-ла, — подставив губы для нового поцелуя, сказала девчонка. — Сладкооо!

— Подсластил бы поболе, да некогда. Собирайте манатки и бегом отсюдова, — посоветовал им Барма. Егор, понимавший самоедский язык, перевел. — А Терешку вам на расправу пришлю. Судите его построже.

— Ты тоже с нами пойдешь? — спросила дочь младшая.

— Пошел бы. Есть другие дела. Да и жена у меня там.

— Я тебе другой женой стану.

— У нас это запрещено, — не без сожаления отказался от ее услуг Барма и разбросал кучу добра, собранного Каменевым. — Разберите, где чье. И ждите. Он скоро мокренький к вам явится. Решите с ним, как заблагорассудится.

Помахав девушке, Барма позвал с собою Егора и поднялся на судно. Там, потеряв прежнюю спесь, притихший, лежал на палубе Каменев. И без того больная его голова от «примочек» Бондаря разболелась еще сильнее.

— Супротив закона идете! Спросится с вас за это, — хрипло выговаривал он, со страхом ожидая, как с ним решат. Может, привяжут камень на шею и — в Сулею?

— Суд рассудит, — сказал Барма и велел выпустить на палубу братьев Гусельниковых. — А ты, братко, паруса раздувай. — Как раз ветерок шумнул, заскучав от безделья, надул поднятые паруса и погнал суденышко вниз по речке. Из трюма, заспанные, помятые, выползли десять братанов Гусельниковых. Руки их были все еще связаны, и вылезали братья по очереди, с помощью Егора. Их и на палубе не развязали: мало ли что взбредет мужикам в головы! Эти десять не в старшего: плечисты, угрюмоваты, на руках — не жилы, вервия. И как их таких могутных скрутил один-разъединственный человечишка, Терентий Каменев? Чем скрутил-то: несчастными двадцатью рублями. Покрепче, чем канатом, связал.

— Втолкуй им, Егор, что теперь они свободны, — сказал Барма, но братья не поверили. Кто ж, по рукам связанный, верит в свободу?

— А свободны, дак развяжи.

— Связаны им были, связанные и судите его, — указал Барма на Каменева. — И этих тоже. Чтоб суд ваш был злее. Купил за два червонца одиннадцать душ себе подобных. Какой участи за это достоин?

— На осину его! Башкой в воду! Топора шея просит! — вскричали братья.

— Ти-ихо! Тихо, говорю вам! — остановил их Барма. — Заслуживает он любой смерти. А токо пущай им сама судьба распорядится. Судьба аль самоеды на берегу. Раздеть лихоимца и — в воду!

Егор и Бондарь тотчас исполнили его приказание. Казак, донага раздетый, плюхнулся через борт и тотчас пошел ко дну. Оказавшись в студеной воде, вынырнул, замахал руками, опять окунулся, почуяв под ногами мель, облегченно перекрестился, но рано: на берегу его ждали туземцы. Молоденькая самоедка что-то кричала Барме. Тот, покосившись на Дашу, двинул бровями: «Молчи!»