Зот Тоболкин - Грустный шут

Молчало холодное небо, невозмутимо, как до рождества Христова, плескалось море, втихомолку посмеивались люди, а он, чудак, маялся и страдал. Лишь Гонька да Бондарь воспринимали его всерьез, и Матвей любил их беззаветно. Гонька рассказывал Матвею странные, на ходу сочиненные истории, и под ласковый говорок мальчика Матвей засыпал. Ничто так не утешало его, как сказки.

— Власть — это насилие, Матюша, — ласково внушал Митя. — Необходимое насилие.

— Власть — бессмыслица, — возражал Барма брату.

— Хоть насилие, хоть бессмыслица — не признаю никакой власти, — кричал Бондарь. — Хочу найти землю, где власти нет.

— Там и людей нет, наверно, — усмехнулся Егор. — А ежели есть, дак как они живут без царя, без власти?

— А как щас мы живем — никакой на корабле власти? Хорошо, вольно живем.

— Наша власть — капитан.

— Он брат наш, не власть, — возражал Матвей, но его прерывал большак.

Вдали, спустившись к воде, темнела странная продолговатая туча.

— Не земля ли там? — спросил Егор капитана.

— Похоже, — ответил Митя, доставая подзорную трубу.

— Косатка! — закричал Степша.

— А вон другая, — заметил Егор.

— Там их не две — табун целый, — передавая трубу ему, уточнил Митя и взял руль вправо. Ему доводилось встречаться с китами. Иногда они вплотную подплывали к неосторожным рыбакам и, балуясь, топили лодки.

— Стрельнуть бы, — сказал Матвей, у которого при виде добычи морской зачесались руки. — Стрельну, а?

— Я вот те стрельну! — пригрозил Егор.

Судно с кормы рвануло, вздулись наполненные ветром паруса. Оттуда же, вслед за ветром, пошли волны, нарастая с каждым валом. За ними, черная и взлохмаченная, налетела туча.

— Убрать паруса! — скомандовал Митя, но накатил высокий, как гора, вал и едва не опрокинул шхуну. — Скорей! Скорей!

Спеша и захлебываясь в соленой воде, братья кинулись к вантам и реям. Другой вал, еще грозней и выше, накрыл суденышко, жалкое и маленькое среди разыгравшейся стихии.

— Вот я тебе! — отплевываясь, пригрозил Матвей морю. Зарядив пушку, жахнул в третью, чудовищной высоты и силы волну. В шуме, в грохоте моря слабый выстрел его потерялся. Волна придавила собой корабль, выворотила мачты, смела с палубы канаты, ящики, бочки. Одной из бочек Матвея сбило за борт. Оглушенный, почти захлебнувшийся, он все же успел вцепиться в края посудины. Матвей забормотал молитву: «Боже милостивый, буди меня грешного…» Набежавшая волна бросила его вместе с бочкой к берегу.

Шхуну несло туда же. Налетев на рифы, она с грохотом развернулась, дала течь. Видно, непрочен был пиратский корабль. Егор Гусельников и Митя с трудом удерживали его по курсу.

— Там берег пологий! Держи туда! — кричал Митя, напрягаясь из последних сил.

Вывернули, и их снова швырнуло на скалы, а с острова катился встречный вал. Еще мгновение, и он перебросит разбитую, потерявшую управление посудину обратно в море.

— Якоря бросайте! Живо! Эй! Якорями за скалы цепляйтесь!

Барма, Бондарь и все, кто был на судне, кинулись исполнять его приказание. Кинули якоря, обмотали скалу толстым канатом. А вал встречный разбился о другой вал, погас, зашипел, в водовороте его закружились щепы, бревна и доски.

— С этой стороны укрепы ставьте! Штыри, бревна, что попадет… Ты, — велел он брату, — погляди, как там Даша.

В суматохе, в шторме о ней забыли. Продрогшая, злая, Даша сутулилась в трюме на мокрых раскисших шкурах. В зияющее отверстие хлестала вода и виден был клочок неба.

Шторм наскочил, пролетел мимо. Увидав заглянувшего в трюм мужа, Даша закатила ему оплеуху.

— Ох! — взвизгнула, скорчившись. — Оюшки… — шепнула испуганно: — Помираю…

— Кто умирает, тот разве дерется?

— Что, если б унесло меня? Стенку-то вон как продырявило!

— Ты и в море не пропадешь, — вынося ее на волю, утешал Барма.

— Дальше, дальше! Дальше отсюда! — требовала женщина.

Барма не понял.

Команда спешно разгружала судно. Он кинулся на подмогу. Дашино горло распирал крик. В черном небе — видела ясно — образовалось светлое пятнышко и заплясало в воспаленных, в вывороченных болью глазах. Глаза скользили, выкатывались из орбит и ни на чем не могли остановиться. Рот был закушен, рвало болью руки и ноги. Под ногтями запутался седой мягкий мох.

— Иди туда — худо ей. Не видишь, что ли? — отослал Барму Митя.

— Пойду. Видно, укачало Борисовну.