Григор Тер-Ованисян - Геворг Марзпетуни

Княгиня Гоар, утратившая на минуту свою обычную сдержанность, теперь опомнилась и застыла, словно пораженная громом.

— Я не хотела ее огорчить… Я не подумала… Эти слова вырвались помимо моей воли, — упавшим голосом сказала глубоко опечаленная княгиня.

Гор сердито ходил по залу. Вдруг он остановился:

— Скажи, все женщины так же забывчивы, как ты?

— Почему ты это спрашиваешь?

— Почему? А помнишь, на прощанье отец сказал, что у царицы тяжелое горе, и просил отвлекать ее от грустных дум. Ты забыла наказ отца и огорчила царицу.

— В этом ты виноват, Гор. Разве можно, основываясь на одном предположении, утверждать в присутствии царицы, что католикос бежит из Айриванка.

— Это не предположение, — прервал Гор, — а горькая истина.

— Ничего не понимаю.

— Я скрыл правду от царицы, не желая ее волновать.

— Какую правду?

— На нас готовится нападение.

— Гор, что ты говоришь? Какое нападение?

— Нсыр уже вышел из Нахиджевана и идет на Двин.

— Боже мой! Что ты сказал! — воскликнула княгиня.

— И как раз в тот момент, когда в столице нет ни царя, ни войска.

— Что же нам делать?

— Ты должна скрыть от царицы это известие. Мы же сделаем все, чтобы отразить нападение врага. Я иду к начальнику крепости.

Сказав это, юноша простился с матерью и быстрыми шагами вышел из зала. Растерянная и задумчивая, княгиня Гоар направилась в свои покои.

Выйдя из зала, царица в сильном волнении прошла в опочивальню. Свет серебряной лампады, подвешенной к потолку, показался ей слишком слабым. Обычно по ее желанию здесь зажигали только один светильник, но сегодня полумрак ей был невыносим.

— Прибавьте свету, на сердце и без того темно! — воскликнула царица, подходя к узкому сводчатому окну, обращенному к вершине горы Гех. Из окна, освещенного луной, веяло прохладой. Саакануйш жадно вдыхала свежий воздух, словно желая умерить жар, пылавший в ее груди.

Одна из прислужниц внесла золотой пятисвечник и поставила его на круглый стол орехового дерева с инкрустациями из перламутра и слоновой кости. Из мрака выступила прекрасная комната, некогда опочивальня вечной девственницы, любимой сестры Трдата. Могущественный царь, любитель искусств, украсил эту комнату искусной художественной отделкой. Стены ее, облицованные цветными каменными плитами, поддерживались пятью парами каменных колонн. Их ионические капители соединялись арками. Гладкие части стен были из белого камня, а базы и капители из огненно-красного мрамора. Сводчатые ниши между арками были выложены цветными изразцами и обрамлены узким мраморным пояском. Пространство между нишами украшали резные гирлянды и орнамент. Карниз оживлялся резьбой из красного и черного камня. Стены по углам были покрыты узорчатой золоченой мозаикой. Дневной свет проникал через узкие сводчатые окна; убранство комнаты завершалось ложем царицы, занимавшим правый угол опочивальни; оно было задернуто пурпурным занавесом с золотой бахромой и кистями.

Кормилица, подойдя к ложу, отодвинула тяжелый полог, за которым стояла постель, убранная тончайшими тканями, парчой и персидскими цветными подушками. Затем ласково спросила:

— Не желает ли царица отдохнуть?

— Да, я очень устала, — ответила Саакануйш и, отвернувшись от окна, приказала прислужницам снять с себя одежды. Но лицо царицы выражало в эту минуту не усталость, а душевное волнение, что, впрочем, придавало особую прелесть ее глазам и всему ее царственному облику. Две прислужницы сняли с нее обычные украшения: массивные византийские запястья и серьги. Затем сняли золотое ожерелье, которое обвивало ее шею цвета слоновой кости, и пояс из драгоценных камней, стягивавший тонкий стан. Потом отстегнули рубиновую пряжку, — она сдерживала у левого плеча златотканое одеяние. Прислужницы развязали жемчужную повязку в волосах царицы, причесанных по греческой моде. Тяжелые косы, освобожденные от золотых пут, покрыли волнами полуобнаженную грудь и плечи Саакануйш. Царица села на постель и потребовала псалтырь. Одна из прислужниц подошла к изголовью, достала из маленького ларца книгу в золотом переплете, украшенную каменьями, поцеловала ее и подала царице, придвинув к ней светильник.

— Мне больше ничего не нужно, идите отдыхать. На ночь со мной останется Седа, — сказала царица прислужницам.

— Не отведаешь ли чего-нибудь? — с нежной заботой спросила Седа.

— Нет.

— Может быть, выпьешь чашку фруктового сока?