Дмитрий Щербинин - Заре навстречу

— Лида.

— Я очень-очень тебя люблю, Коленька. И вот обещаю, что никогда-никогда тебя не изменю, — шептала своим искренним, нежным и светлым голосом Лида, обдавая его своим ароматным, мягким дыханием.

А потом, вдруг схватила его ладонь, и прижав к своей гладкой щеке, зашептала:

— Ну что же ты, милый; думаешь, не понимаю я всё это? Ведь я точно также как и ты и землю нашу и звёзды люблю. И вот как свободная мне минутка выпадет, так на небо и на звёзды любуюсь. Ну а больше всех и больше всего на свете я люблю тебя, Коленька, вот поэтому на тебя сейчас и любуюсь. Ты извини меня, ладно?

Лида глубоко вздохнула:

— Да за что же «извини»? — произнёс своим красивым баритоном Сумской, — мне очень даже приятно. Ведь и я тоже очень даже тебя люблю.

— Вот и хорошо…

И тут прямо рядом с собой Коля увидел очи Лидии, которые он видел много раз до этого, но каждый раз находил в них нечто новое, потому что это были те очи, про которые говорят «бездонные».

Печальными были очи Лиды… Они, в последнее время, часто принимали такое печальное выражение, и вот Коля спросил шёпотом:

— Лида, скажи, что такое?

— Ах, ничего-ничего… — покачала она головой, всё смотря на него этими своими удивительными, видящими вечность очами.

— Лида, ведь между нами не должно быть секретов. Так вот и скажи мне, пожалуйста, что же ты такая печальная?

— Печальная, — повторила Лида.

— Да, и что же? Скажи мне, Лида.

Девушка вздохнула, и вымолвила:

— Всё хорошо, Коленька. Просто вот иногда такое чувство бывает, будто и лето это, и весна уже ушедшая — это в последний раз в нашей жизни было. Понимаешь?

Коля Сумской кивнул.

Вообще-то, он хотел возразить; сказать, что и не стоит про это думать, что эта так — «глупости, порождённые общей мрачностью военного времени», но здесь, под этими удивительно близкими, и в тоже время — в бесконечности сияющими звёздами; здесь, где чувствовалась и вечность и смерть, и смерть не пугала, а была Жизнью, он не мог возразить Лиде Андросовой просто потому, что он чувствовал тоже, что и она.

Лида, бережно и ласково сжимая его ладонь, шептала:

— Ну вот видишь, Коленька, ведь и ты чувствуешь тоже, что и я. Да и как же может быть иначе, если мы так близки друг другу, если мы любим друг друга. Ведь у нас и все мысли и чувства должны быть едиными, и продолжать друг друга…

— Да, я чувствую, — вздохнул Коля, с умилением созерцая и Лиду, и звёзды над её головой.

А девушка шептала:

— И я чувствую не только здесь, под звёздами, но и в свете дня, всегда-всегда чувствую эту связь с вечностью. И время чувствую огромное, и взгляды духовные на меня устремлённые. И само это чувство, оно такое величественное, что у меня даже и мурашки по коже бегут…

Коля всё смотрел в её глаза, и думал, что вот они перед ним — эти очи, такие всепрощающие. Вот, кажется, придёт к этим очам грешник, и начнёт кается, мучаться из-за своей греховности, а очи эти словно бы скажут ему: не мучайся, не надо; вот я всего тебя вижу, и всё-всё в тебе прощаю, потому что не надо никакого зла…

Но вот произошло страшное. Эти удивительные мгновенья тишины и единения с вечностью были разрушены нахлынувшей вдруг звуковой волной.

Звуки, которую эту волну составляли — были страшными звуками войны; то навалилась, ярясь острыми углами грохота, из-за холмов, и в пол неба разлетелась, неистовствуя звериной своей яростью канонада. Оттуда, из-за холмов, вздыбилось багровое, мерцающие свечение, и тут же с другой стороны несколько раз ударило разрывами крупных бомб.

И содрогнулась земля… Эта дрожь земли — этот пронёсшийся по ней отголосок дальнего лютого боя был бы незаметен для иных людей; но Лида и Коля, которые так эту свою Родную землю любили, не только почувствовали эту дрожь, но и испытали, через сердца их отразившуюся, духовную боль.

И вот они уже вскочили на ноги; и стояли так, повернувшись в ту сторону, к вздымавшимся из-за холмов зарницам; и не говорили друг другу никаких слов, но знали, конечно же, что там идут вражеские войска, а наши отряды, оставшиеся для прикрытия отступающей армии, из всех сил сдерживают натиск врага.

И Коля Сумской говорил:

— Лида, ты такая добрая, светлая… Но ведь с тем злом, которое в лице фашистов воплотилось, надо бороться, и бороться беспощадно, чтобы наши дети жили в будущем мире любви и света; и чувствовали то, что нам доводилось чувствовать до войны и в мгновенья тишины. Да? Ведь ты согласна со мной?

И Лида Андросова, глубоко вздохнув и прижавшись к его плечу, молвила: