Дмитрий Щербинин - Заре навстречу

Но всё же, несмотря на всё его мастерство, Вите казалось, что отец играет всё-таки лучше, чем он, и действительно — Владимир Петров, был искуснейшим гитаристом, и голос у него был такой, что заслушаешься…

И в те печальные дни, отец, равно как и Витина сестра Наташа, и мать его — сидел дома; потому что он не собирался выходить работать на немцев, но зато уже несколько раз ходил в лес; на расспросы домашних отвечал, что был там по делам, а по его намёкам Витя догадался, что его отец знается с партизанами, и, возможно, в скором времени уйдёт к ним совсем. И, конечно же, сын собирался пойти за своим отцом…

А в тот печальный августовский вечер, они сидели в доме, и слушали, как замечательно играет на гитаре Витя…

И вот, после очередной вдохновенной композиции, начали ему хлопать, говоря:

— Молодец, Витя! Действительно, молодец…

А Витя Петров без излишнего смущенья, но совершено искренне сказал:

— Ну что вы! Я то, может, и не плохо играю, но до бати в этом отношении мне ещё очень далеко… Папа, пожалуйста, сыграй нам…

И вот Владимир Петров принял из рук своего сына гитару и, усевшись поудобнее на высоком табурете, начал играть.

Ах, как он играл! Казалось, — это прекрасная, светлая сила прощалась с жизнью, которую безмерно любила; казалось, это рыдала в самом сердце зимы нежная зима; казалось шёпот всех родных и близких, любящих, но уже ушедших за пределы этого мира людей соединился в этой одухотворённой игре…

Витя Петров слушал, и ему казалось, что каждая нота не только звучит, но и запечатлевается навечно в его душе. Он и не заметил, как по его щекам покатились слёзы, он и не вытирал эти слёзы; от этих слёз было тепло лицу, а ещё теплее было на душе, от игры отца.

И верил Витя, что есть такой прекрасный мир, где всё — это музыка; и нет ничего кроме музыки, кроме положенных на ноты порывов любящей, родственной души.

Так, благодаря дивной игре отца, вырвались они из этого печально-тревожного течения времени, и вознеслись в Эмпирей.

Но тут раздался громкий, и невыносимо грубый стук в дверь. Мелодии оборвалась на половине ноты, словно жизнь, пулей пресечённая.

Владимир Петров отложил гитару, поднялся, и с тем безмерным спокойствием, которым способны говорить разве что сказочные богатыри, которые в одиночку, одной левой могут уложить целые вражьи армии, произнёс:

— Это за мной.

И по какому-то затаённому чувству в глазах, Витя Петров понял, что его отец уже и раньше знал, что за ним придут; и он был готов и к аресту, и к тем мукам, нравственным и физическим, которые должны были последовать после ареста.

И Владимир Петров сказал, обращаясь к супруге своей:

— Ну чего уж там, открывай. Всё равно, дверь выломают.

И Витина мама, безропотно, потому что она ещё не понимала, что это значило, бросилась открывать.

Громко хлопнула дверь, и вот уже целый сонм адских голосов нахлынул:

— Чего не открываешь?! А?!.. Я тебя… — и брань, сразу дающая знать, кто это заявился в дом к Петровым.

А вот и они: полицаи: пьяные, с тупыми, перекошенными мордами — ворвались, дыша спиртным перегаром, в ту комнату, где за минуту до этого звучала небесная музыка.

И они увидели Витю Петрова, который с сияющим, одухотворённым лицом, с которого можно было писать икону, смотрел на своего отца. И это одухотворённое лицо раздражило полицаев, потому что увидели они в нём такое, чего в них самих не было; и они зашипели на Витю, но юноша не обращал внимания на их шипение, а с безмерной, сыновей любовью смотрел на своего отца…

— Верёвку давай! — заорал полицай.

Мать закрыла лицо руками и заплакала; а сестра Наташа произнесла:

— Ну вот — ещё чего не хватало, чтобы я несла верёвку, своего отца вязать…

Витя Петров ничего не говорил, он просто смотрел сияющими очами на своего отца.

Полицаи начали страшно ругаться; а один так и вовсе взбесился, и сильно ударил ногой по гитаре; та, перевернувшись в воздухе, ударилась об стену, и издала такой стон, будто это было живое существо.

А полицай заголосил таким дурным голосом, будто у него вот-вот начнётся истерика:

— Я чего сказал?! Верёвку давай! Ты чего, не поняла?! Верёвку давай неси!!.. Зашибу сейчас! Ты чего?! Чего уставилась?! Верёвку, я сказал!! Чего встала?! Ты!! Верёвку!..

И Владимир сказал всё тем же безмерно спокойным голосом богатыря:

— Что ж, пускай вяжут. Это их дело. Дайте им верёвку…

Вскоре руки Владимира Петровы были связаны за спиной; и узлы затянули так туго, что запястья налились кровью, а жилы вздулись. Но Владимир Петров ничем не выдавал боли, он знал, что его ждут гораздо более тяжёлые испытания.