Александр Соколов - Испытание Раисы

— Я в одном уверена, — перебила ее Раиса, — и это доказывает здравый рассудок, что решившийся отравить один раз кого-нибудь, не будет настолько глуп, чтобы просить помощи у соседних дверей! Простая осторожность заставила бы его послать за доктором в город, и пока бы ехали туда да обратно, время ушло бы, и больной успел бы умереть десять раз!

— Это верно, — прошептала Персианова, — на это нечего возразить!

Она села в свою карету в таком волнении, что прошло не менее четверти часа, пока она, успокоившись, могла спросить сама себя:

— Но тогда кто же мог его отравить? Простое засорение желудка? Да этого не может быть!

В течение двух или трех дней Раиса раздумывала о том, нужно ли ей отвечать Валериану. Ей казалось, что простая вежливость обязывает ее к этому, и все-таки она еще не могла твердо решить что-либо.

Однажды, во время такого раздумья, прибежала внучка старика Тихона.

— Дедушка очень болен, — сказала она, — и все говорит о том, что умрет, и велел бежать к тебе!

Раиса, накинув на плечи мантилью, тотчас же последовала за бедно одетой малюткой.

Тихон был в очень плохом состоянии: у него была лихорадка… Услышав шаги по деревянному полу, он повернулся лицом к окну, и Раиса заметила, что старик сильно изменился за эти последние дни.

— Ты хочешь поговорить со мной? — ласково спросила Раиса, подойдя к нему.

Тихон кашлянул и с трудом приподнялся на локтях.

— Вон отсюда! — крикнул он на малютку, следившую за ним широко раскрытыми глазами.

Не дожидаясь вторичного приглашения, та поспешила выйти и запереть за собой дверь.

— Запри дверь, которая выходит на крыльцо! — закричал ей старик вслед.

Раиса осталась со стариком одна. Открыв окно для доступа свежего воздуха, она возвратилась к Тихону.

— Запри окно, — сказал он ей угрюмо, — то, что я тебе расскажу, должно быть известно только тебе одной.

Раиса, исполнив просьбу старика, села на скамейку у его постели.

— Слушай, — начал старик, тяжело вздыхая, — я хочу кое-что рассказать тебе: у меня грех на душе.

Раиса, несколько смущенная, беспокойно оглянулась кругом. Тихон понял ее боязнь.

— Не бойся, — сказал он, — я уважаю тебя и не сделаю зла! Ты только должна выслушать мою исповедь.

— Исповедь? Но почему же не священнику? — спросила молодая женщина, испугавшись предназначенной роли.

Тихон пожал плечами.

— Священник хороший человек, его пригласят прочитать мне отходную, но то, что я скажу тебе, должна знать ты одна! Невинные слишком много страдали… Ты слышала, барыня, говорят, что твоя свояченица убила мужа. Не так ли?

Раиса, заинтересованная началом рассказа, ниже нагнулась к больному, готовая не пропустить ни единого слова.

— Те, которые говорили, что барыня виновата, лгали, — с гневом продолжал Тихон, — и они хорошо это знают… Да, они знают, негодяи!

Вздохнув, он взглянул на Раису.

— Видишь ли, я хочу тебе рассказать, как все было… Была суровая зима, волки забегали в деревню за собаками, а иногда и детей таскали, когда не могли поймать собак. На топку раздавались дрова. Не знаю почему, но их дров у меня не хватило, а зима еще продолжалась. Я подумал, что в лесу, по дороге на Москву, много пропадает дров даром. Там были упавшие деревья, и я знал, где именно. Управляющий, которого ты теперь прогнала, был жесток к нам: он воровал один и понятно ловил нас, если ему это удавалось! Однажды вечером, когда управляющий уехал повеселиться в город, я отправился в санях на своей лошадке в лес, чтобы набрать дров.

Старик от усталости замолчал, его тяжелое дыхание было порывистым.

— Отдохни, — сказала Раиса.

Тихон сделал отрицательный жест.

— У меня нет времени, — сказал он и затем продолжал: — Приехав в лес, я собрал охапку дров и положил в сани. Работа была тяжелая, так как снег был очень глубокий, а холод такой лютый, что я боялся отморозить руки и ноги, хотя самому мне было тепло от работы. Когда дров было наложено достаточно, я вышел на дорогу взглянуть, можно ли выехать с лошадью незаметно, так как кроме управляющего меня могли встретить и враги нашего края.

— Кто же это? — спросила Раиса.

— Морозы были в стычке с управляющим! Они по взаимному уговору объявляли господам, что урожаи были плохие и поэтому рожь продавали за бесценок… Отправившись за лошадью, спрятанной на опушке леса, я услышал шаги: сапоги скрипели по замерзшему снегу… Я подумал: «Если это мужик, то лучше уступлю ему несколько корчаг, чем мерзнуть, оставаясь в лесу». Только это был не мужик, а настоящий черт, одним словом, это был Мороз! «Зачем он идет сюда? — подумал я. — Не затем же, чтобы красть, как я?» Добрый христианин не стал бы прогуливаться в лесу в такое время… Мороз шел тихо, как бы ожидая кого-то, и вошел в чащу против меня, потому что, войди он только в мою сторону, я не знаю, что бы сделал: уж очень я был раздражен от холода, и тогда может быть я имел бы на душе еще больший грех… Я не трогался с места и наконец услыхал скрип полозьев. «Хорошо, — подумал я, — еще кто-то. Они, значит, хотят свидеться в лесу». Сани приблизились. Мороз встал на дороге, делая знаки остановиться. Сани остановились прямо против меня. Я очень оробел, думая, что лесники видели, как я поехал, и делают на меня облаву.