Захария Станку - Босой

– Может, и выучусь. Но сейчас мне нужна одна лея и десять банов. Завтра велели в школу принести. Учитель сказал – на грифельную доску, на букварь и на грифель.

– Вот отец придет, он и даст.

К ужину вернулся с работы отец. За столом я сообщил ему про лею.

– Откуда у меня столько денег? Нету. Подождешь…

Каждый раз, когда разговор заходит о деньгах, в доме словно пожар – подымаются шум и крики. Мама терпит-терпит, да и срывается:

– Надоела эта бедность – сил нет! Доколе так жить будем?.. Денег нет. Жрать нечего.

– Я работаю, сил не жалею, – говорит отец. – Все мы работаем. И никакого проку. Вот и весь сказ. Хоть расшибись, проку не будет. Не воровать же мне…

Миновал второй школьный день, за ним третий…

Учитель поехал в город. Мы пришли встречать его на станцию. Пачки с книгами, с грифельными досками все тащили до школы на собственной спине. Принес и я пачку… Без книг осталось двое – я да еще один парнишка с хутора, сын Коша, местного курокрада. У него вечно вся шея в чирьях и язвах.

Парнишке и горя мало.

– Что с книгами, что без книг, – рассуждал он во всеуслышание, – все одно…

Онофрей Кош, его отец, и верно, избрал кражу кур своим ремеслом. Перелезет ночью через забор, бросит собакам подачку, чтоб не лаяли, проберется ползком в курятник, похватает кур – и бегом.

– Зачем ты кур крадешь, Онофрей?

– Детей накормить. Если не красть, нечего есть будет.

– Работай!

– Негде мне работать.

– У помещиков. Вон их сколько!

– Вот еще! Стану я за так работать…

Авендря о своих кражах помалкивает. А Онофрей Кош признается с чистым сердцем. Забирают его в тюрьму, в город, он отсиживает срок, возвращается домой, вновь принимается за воровство и вновь отправляется в тюрьму.

– В тюрьме досыта не накормят, но все ж таки хоть что-то дают. А вот каково жене с парнишкой, я ведь их ни с чем оставляю… Сына я сделаю настоящим вором. Не курокрадом. Станет красть волов, лошадей угонять… Вы о нем еще услышите…

– Так что же до сих пор не сделал?

– Пусть подрастет…

Сын курокрада Онофрея Коша сидит в школе рядом со мной. Вчера у него прорвался один чирей. Сегодня другой.

– Когда деньги принесешь, Хараламбие Кош?

– Никогда, господин учитель.

– Как так?

– Мне книги ни к чему. Я не хочу учиться. Что с книгами, что без книг… Что в лоб, что по лбу.

– А ты когда принесешь деньги за книги, Дарие?

– Не знаю, господин учитель.

Учитель посадил меня на последнюю скамью. Там я и сидел.

Начались занятия. Сначала письмо – палочки прямые, палочки косые, кружки, точки, запятые.

Под конец дети достали буквари и стали читать: О, Й, Ой…

Я тоже заглядывал в букварь. И писал бы, да нечем и не на чем. Пошел я к сыну Букура, хозяина корчмы, что возле станции. Четверо детей у корчмаря. Одни старше меня, другие моложе. Сжалились они надо мной, подарили обломок грифельной доски. Грифеля не дали, да я и не просил.

На грифельной доске можно писать даже гвоздем.

Дом у нас крыт дранкой. Залез я на крышу и выдернул гвоздь. Положил доску на край постели, стал на колени и принялся чертить буквы по памяти. И очень быстро их выучил. Научился и считать.

Букварь и грифельную доску я купил только после рождества. Ходил с сорковой [11]и собрал немножко денег. И все годы, пока я учился в начальной школе, мне ни разу не удалось приобрести нужные книги раньше зимних праздников.

Какой огромной показалась мне школа! Высоченный потолок, слева, у дверей, квадратная черная доска на трех ножках. Справа – дощатое возвышенно, на нем кафедра и стул учителя. На кафедре журнал, чернильница, ручка…

В классе три окна. Окна громадные, с оконцами нашего жилья не сравнить. По стенам развешаны географические карты, на них нарисованы разные страны, реки и моря, какие только есть на земле.

И еще на кафедре стоит глобус. Океаны и моря окрашены голубым цветом, напоминающим голубизну неба. Равнины обозначены зеленым, а горы – коричневыми полосками.

Все эти удивительные вещи объяснил мне один хуторской мальчик, который ходит уже в четвертый класс; зовут его Бабой Элефтерие. Он высокий, чуть не с тополь, очень худой, с желтым-прежелтым лицом. Все время кашляет. И сплевывает в платок. Ребята смеются над ним:

– Гляньте-ка на Лефтерие! В платок плюет, чтобы землю не заразить!.. Да плюй ты прямо на землю, она и без тебя загажена…

– Земля не загажена… Только люди бывают гадкие, – отвечает Лефтерие.

– Ого! Слышь, Тикэ! Чахоточный-то Бабой как по-писаному говорит.