Яныбай Хамматов - Золото собирается крупицами

– А я к тебе, агай…

Шарифулла вопросительно поглядел на Нигматуллу, и косые глаза его, казалось, от этого еще больше закосили.

– Дело есть. Айда в дом, там скажу.

Шарифулла, переваливаясь, зашагал за Нигматуллой. У ворот они остановились, словно Шарифулла не знал еще, впускать ему непрошеного гостя в дом или повременить, потом толкнул ногой ворота и вошел во двор.

Выбрав самое солнечное место, он неторопясь развесил сушить свои сапоги и портянки поближе к сеням, затем, не снимая, отжал мокрые штаны.

Нигматулла нетерпеливо следил за ним глазами.

– Что ты так копаешься?

– А как же! Сапоги надо беречь. Я всегда так поступаю. Сапоги только в гости надеваю, по будним дням не треплю. А то не успеешь оглянуться, а они уже сгнили.

– Ничего, Шарифулла-агай, ты богатый, можешь себе новую пару купить!

– Могу-то могу, а какой с того прок, если я буду каждый год сапоги менять? Вот эту пару знаешь сколько я уже ношу? И смотри – они как новенькие. Не будешь беречь и копейки считать – ничего в хозяйстве не прибавится. Слава аллаху, пока я ни в чем не нуждаюсь. Две лошади, корова, скоро кобыла ожеребится – тогда будет еще лошадь…

Шарифулла мечтал иметь свой табун и ради этого отказывал себе во всем – голодал, одевался хуже всех в деревне, лишь бы прикупить еще одну лошадь.

– Я проголодался, покорми меня, – сказал Нигматулла и, не ожидая приглашения, распахнул дверь. В ведре тут же загремел ковшик. Половицы были сильно расшатаны и, когда кто-нибудь входил в дом, ковшик бился о стенки ведра.

Хауда, увидев в окно, что муж кого-то ведет, нацепила на босые ноги башмаки, одернула подол платья, накинула на волосы платок и, завязав его под подбородком, стала поспешно прибирать в доме. Большие серебряные монеты, вплетенные в косу, при каждом движении ударялись друг о друга и звенели. Не успел Нигматулла открыть дверь, как Хауда поправила дерюгу на нарах и бросила подушки на коврики, грудой сложенные у стены.

– Здравствуй, енга!

– Здравствуй, – негромко ответила Хауда. Голос у нее был мягкий, теплый. Гости редко заходили в дом Шарифуллы, и, застеснявшись, женщина закрыла лицо платком.

Нигматулла огляделся по сторонам.

– А вы и в самом деле неплохо живете, стол и стулья завели. Ого, даже стекло вместо брюшины!

– Слава аллаху, не хуже, чем в байских домах, – ответил Шарифулла. – Мать, налей-ка нам кислого молока.

Хауда налила в чашку катык, взболтала ложкой и поставила на нары между гостем и мужем.

– Угощайся. – Шарифулла попробовал катык: – Пресноват немного, но ничего.

– С каких это пор катык едят без хлеба?

Хауда опять покраснела.

– Взяла я в долг фунт ржи, да смолоть не успела, – робко сказала она. – Ручка у нашего жернова сломалась. Вот я и толку рожь в ступе, хоть суп с крупой сварю…

– Ну и богатство у вас, однако! Верно про тебя судачат, агай: «Шарифулла с голоду еле ноги таскает, жена его за уши от земли поднимает». Как же так? Лошади есть – ты пешком ходишь, башмаки есть – босиком шлепаешь, деньги есть – без хлеба ешь! Ну ладно, как говорится, угощают – пей и воду. Попьем хоть кислого молока в «байском» доме. – Нигматулла хихикнул и придвинулся ближе к чашке.

– Погоди смеяться. Смеется тот, кто смеется последний, – обиделся Шарифулла.

– Смейся не смейся, а пока дела твои плохи. – Нигматулла повертел в руках крашеную деревянную ложку: – Аллах, где вы такую достали? Не иначе как с того света. Этой ложкой только клин ведьме в затылок забивать. Я не ведьма. Такой, ложкой есть не буду. Другой, нет?

– Нет, – буркнул Шарифулла. – Корот есть.

Хауда залезла в широкую посудину, висящую на деревянном крючке, вытащила жесткий, покрытый плесенью кружок сухого творога и положила перед мужем. Шарифулла ножом разрезал корот на маленькие кусочки и предложил гостю. Нигматулла взял один кусочек и положил его в рот. Обросшее щетиной лицо его тут же исказилось.

– Кислее не могли найти?

– Обижайся не обижайся, а угощать тебя больше печем.

– Ну что ж, видно, придется мне тебе помочь.

Нигматулла сдвинул шапку на лоб. Вытащил кисет. Свернул папироску.

Горький серый дым пополз по стене к потолку, Хауда прикрыла нос кончиком платка.

– Очень хочешь разбогатеть, агай?

Шарифулла не ответил.

– Я спрашиваю, разбогатеть хочешь?

– Слава аллаху и за то, что есть. Мне хватает.

– Ха, разве это богатство? Я спрашиваю, хочешь ли ты быть таким же богатым, как Хажисултан-бай? – Нигматулла понизил голос до шепота: – Только тебе скажу. Место нашел. Сколько золота – всему миру хватило бы!