Гарри Табачник - Последние хозяева Кремля

Кеннеди отдал приказ собрать заседание национального совета безопасности в 11.45.

В Москве ни о чем не подозревали и потому, как гром среди ясного неба, прозвучало послание Президента. Он требовал немедленно прекратить строительство базы и убрать ракеты.

В Кремле начались бесконечные совещания, а за их кулисами развернулась ожесточенная борьба. Как всегда, и на этот раз, как бы ни важна сама по себе была обсуждаемая проблема, дело было не только в ней. Не менее, а иногда и более важным была не суть спора, а кто победит в споре. При этом для того, чтобы стать победителем и тем укрепить свои позиции, нередко та или иная сложившаяся в Президиуме ЦК группировка делал крутой поворот и полностью отказывалась от того, что еще вчера так яростно защищала. Начавшие с разрушения чести и морали „старого мира” коммунисты не считают нарушениями чести и морали измену принципам, если того требует обстановка. Они отлично усвоили, чему их учили в сталинской школе, где „служебное рвение ценилось по шкале изобретательности в преступных методах и виртуозности в совершаемых подлостях”.

Сумевшие пробиться наверх попадают в тот слой партийных чиновников, который некогда сам принадлежавший к нему А. Авторханов, называет автократией. Это актив партии, „пропущенный через фильтр обесчеловечивания, чтобы освободить его от морального тормоза и эмоциональной нагрузки, актив, перекованный в кузнице партии в бездушных мастеров власти”.

О том, что в начале шестидесятых годов именно такие „мастера власти” заседали в Президиуме ЦК КПСС, свидетельствуют события, разыгравшиеся в июне 1957 года.

Всего за месяц до этого Андропов вновь появился в Москве. Город готовился к своему первому фестивалю молодежи. Такого количества иностранцев, какое должно было прибыть в Москву, Советский Союз еще ни разу не видел за все годы своего существования. Это должно было окончательно убедить весь мир, что после смерти Сталина действительно произошли изменения и что с „железным занавесом” покончено. Но чтобы такого же впечатления не создалось и у москвичей, тех, кто был нежелателен, арестовывали, как в „добрые” сталинские времена.

И вот эта с одной стороны попытка, если не совсем поднять занавес, то, хоть чуть приоткрыть его и тем продолжить оттепель, а с другой — напоминание о сталинской стуже — служили отражением борьбы на верхах двух группировок: откровенных непреклонных сталинистов и сталинистов, решивших кое-что изменить.

Борьба эта шла уже не первый день. Все говорило о том, что решительное столкновение не за горами, что стороны только и ждут удобного случая, чтобы вступить в бой и окончательно выяснить, кто окажется у кормила власти. Такой случай скоро представился. Им оказалось обсуждение позиции по отношению к Югославии.

Михаил Суслов, долговязый, с густой россыпью перхоти на плечах человек, напоминавший сельского учителя, в эти последние весенние дни 1957 года был особенно занят. Ему казалось, что его положение в секретариате ЦК стало настолько прочным, что он может, наконец-то, дать бой всем этим реверансам в сторону Тито и Ко. Он, выступавший в 1948 году по поручению Сталина с докладом, громившим „югославских ревизионистов, предателей и раскольников”, и по сей день оставался на сталинских позициях. О примирении он не хотел и слышать, требовал от югославов признания в том, что они были неправы, то есть подтвердить все то, что он, Суслов, некогда говорил о них в своем докладе. Он сыпал цитатами, доказывая, что Югославия не социалистическая страна и что к Союзу Коммунистов следует относиться, как к враждебной партии, а не сближаться с ним... Поездка в Белград Хрущева и Булганина явилась для него тяжелым ударом. И если несмотря на это, „хождение в Каноссу”, во время которого Хрущев вынужден был принести извинения, если даже и после того, как XX съезд партии признал, что „серьезные достижения социалистического строительства имеются также в Югославии”, если несмотря на все это отношения между странами и партиями оставляли желать много лучшего, — в этом была заслуга Суслова. Он за кулисами брал реванш за то, что помимо его воли произошло на сцене.

Он напряженно работает над тем, чтобы закрепить свой успех. Для этого ему необходимы надежные люди на важных местах в аппарате партии. Андропова он запомнил еще по Будапешту. В те долгие ночные часы, что они, укрывшись от всех, совещались в кабинете посла, Суслов как следует изучил этого внешне бесстрастного человека, понимавшего его с полуслова, показавшего себя подлинным мастером интриги, идущим на все ради достижения цели. Как только положение в Венгрии стабилизировалось, Суслов вспомнил о нем. Андропов был вызван в Москву и назначен заведующим недавно созданного отдела социалистических стран ЦК.