Лидия Либединская - Последний месяц года

Одни повторяли эту фразу с сочувствием, другие посмеиваясь, третьи с негодованием: «Ишь, под чернью ходить захотелось! Доиграетесь, господа, со своей любовью к российскому мужичку!»

Вскоре прибыл курьер от императора и привез указ. Страшный указ. Семеновский полк расформировать, офицеров перевести в армейские полки, а первый батальон, как зачинщиков бунта, предать военному суду.

Решение суда не замедлило последовать: восемь солдат прогнать сквозь строй через батальон. Остальных — в Сибирь. Все понимали, что восьми несчастным определили смертную казнь.

И снова в городе ждали волнений. Но семеновцы встретили приговор со спокойной мужественностью, как подобает воинам.

Никогда не забудет Михаил Павлович выражение достоинства и собственной правоты на лицах солдат. В тот день старый Семеновский полк последний раз был собран, чтобы стать свидетелем тому, как будут умирать под палочными ударами герои, столько раз бесстрашно дравшиеся на поле брани во славу своего отечества.

После казни был объявлен еще один приказ: «Офицерам вместе с солдатами немедленно отправляться к местам новых назначений».

Сергей Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин были направлены в Полтавский пехотный полк.

«Как прекрасен был Сережа в те дни!..» — с восхищением подумал Бестужев-Рюмин о своем старшем друге.

Сергей Иванович исхудал, побледнел, глаза его горестно светились. Бестужев-Рюмин вспомнил, как однажды увидел его утром и испугался: этот двадцатипятилетний человек показался ему стариком.

— Вы больны? — тревожно спросил его тогда Бестужев-Рюмин.

— Я здоров!

— Но ваше лицо…

— Радоваться нечему, дела невеселы! — коротко и резко ответил Муравьев-Апостол и добавил: — К месту назначения пешком идем, а солдатам обуви не дают. У отца две тысячи взял, куплю своему батальону сапоги…

Они еще не были так дружны тогда, но Михаил Павлович не удержался и крепко обнял Сергея Ивановича. Муравьев-Апостол вдруг улыбнулся застенчиво и робко, и его побледневшее, постаревшее лицо порозовело.

— Что ж, значит, вместе будем? — сказал он. — Нас, петербургских, на Украине много собирается. Они о нас еще услышат! — словно грозя кому-то, проговорил он.

Не с этого ли разговора началась их дружба?..

А потом тяжелый путь. Люди страдали от усталости и жажды. Еды не хватало. В те дни Бестужев-Рюмин впервые со всей отчетливостью понял, что народ не спасешь благотворительностью, что необходимо сделать так, чтобы все люди стали равны перед законом и властью.

Как он искал тогда каждого удобного случая, чтобы поговорить с Сергеем Муравьевым-Апостолом!

Впрочем, он и сейчас с таким же нетерпением ожидал встречи с ним. Почти месяц не виделись.

«Скорее бы, скорее…» — нетерпеливо думал Михаил Павлович. Он то и дело поглядывал за окно возка, считая полосатые верстовые столбы, бегущие навстречу. Пусть неудачной была его поездка в Москву, но только тот, кто бездействует, не терпит неудач.

Товарищи еще поверят в него!

Осень в этом году выдалась на редкость ясная и теплая. Кончался ноябрь, а снега не было и в помине. Желтая и красная листва, схваченная ночными заморозками, не облетала, и низкорослые леса и перелески стояли яркие и пестрые, как расписные терема. Только рассветами иней ложился на увядшую траву, и земля становилась мерзлой и звонкой.

Катрин легко шла по дорожке, ведущей к гроту, вдыхая холодный, пропахший увядающей листвой воздух, глядя, как несмелые лучи ноябрьского солнца пробиваются из-за противоположного берега реки Тясмин и бледные блики плавают по стылой воде.

В доме все еще спали, а она, тихонько одевшись, вышла в сад одна побродить, посидеть в каменном гроте, с которым связано столько воспоминаний — здесь Мишель впервые сказал ей о своих чувствах.

Катрин огляделась: как хорошо! Яркое безоблачное небо стлалось над пестрой осенней землей. Поблескивали маковки двух церквей, из села доносилось громкое кукареканье, где-то вдали позванивали ведра — девушки шли на реку за водой.

Ноги в туго зашнурованных высоких башмачках стали мерзнуть, она глубже спрятала руки в пушистую беличью муфточку и торопливо, чтобы согреться, легкими шагами побежала к дому, где уже раздавалось дребезжание колокольчика, созывающего к завтраку все большое семейство Давыдовых и Раевских.