Вячеслав Шишков - Пейпус-Озеро

«Вот судьба, и что ожидает этих стариков?» – думал он, глядя себе в ноги.

А впереди позвякивали бубенцы, долетало храпенье коней. Ближе, отчетливей.

– Берегись, стопчу!

Николай вскинул голову и отскочил в сугроб. Мимо него, едва касаясь копытами дороги, мчалась запряженная по-русски тройка вороных. В русских, покрытых ковром, санях, обнимая прижавшуюся к его плечу баронессу и лихо подбоченясь свободной рукой, восседал бывший ротмистр Белявский.

– Сукин сын! – сделав ладони рупором, громко прокричал Николай Ребров в снежнооблачный бубенчатый след пролетевшей тройки.

Он пошел проститься с генералом – старик был для него хорош.

– А, Ребров!.. Отлично… А я, брат, мундир чищу… Сам. Я люблю черную работу. Я не белоручка… Труд – надежнейшее средство против скуки, против одиночества. Садись, Ребров… Ну, как там? А я осиротел. Баронессушка уехала и этот… Да-да… Ну да ничего. Денька через три и я… В Париж, брат Ребров, в Париж. И ад'ютант Баранов…

– Разве они едут? – удивился юноша, помогая генералу.

– А как же! Какое ж могло быть сомнение… Ну, а ты? Ты как? А? Хочешь в Париж? – генерал снял с красного ворота пушинку, дунул на нее и медленно стал елозить щеткой по сукну.

– Я, ваше превосходительство… Я здесь…

– А, молодец, молодец, Ребров… Похвально. Лучше здесь, чем к тем негодяям с поклоном. Кто они, ну ты подумай, ты все ж таки интеллигент и достаточно развит, полагаю? Ну кто? Ну кто? Приблудылки, вот кто! Эмигрантишки, за границей мотались, а теперь власть добывать приехали – навозная дрянь! На-воз-ная, – и генерал поднял щетку вверх. – Понимаешь, в чем уксус? Да разве они знают Россию? И разве Россия, наш народ, примет их? И что такое, спрошу я тебя, наш развращенный народ, наш пьяница, эгоист мужик? Ха!.. Равенство, братство. Плюет он с высокого дерева на братство! Назови мужика братом, он тебе в отцы лезет. А потом, как это… кто. Да, Бальзак: «Свобода, данная развращенному народу, это – девственница, проданная развратникам». Понял глубину?

– Большевики стараются, ваше превосходительство, сделать народ счастливым, тогда он будет добродетельным, – несмело вставил юноша.

Но генерал не расслышал.

– Слушай-ка, Ребров, а хочешь чаю? Позвони Нелли… Ты знаешь ее? Ах, хороша девчонка, хороша… Слушай-ка, Ребров. Ну, а кто вкусней по-твоему: эстонки или русские? Хе-хе-хе-хе… А я чрез три-четыре дня – в Париж… И можешь быть уверен, Ребров, что скоро эта сволочь-большевики полетят к чорту. Европа никогда не допустит такой наглости, она им покажет, как аннулировать долги. Да Европе стоит только захотеть: положит их вот сюда, на ладошку – щелк и нету, слякоть одна, – генерал щелкнул по ладони и сладострастно захехекал. – Вот, что значит Европа!

Николай Ребров от чаю отказался, поблагодарил генерала и ушел.

– Петр Петрович, а я к вам, – сказал он, входя к поручику Баранову. – Что ж вы нам изменили?

– Что, в чем дело? – остановился офицер среди комнаты, желтые кисти его халата колыхались.

– Генерал сказал, что вы с ним едете в Париж.

– Какой вздор! У генерала разжижение мозга, или слуховая галлюцинация. Я бегу с вами… – последние слова поручик сказал тихо, почти шопотом; он стоял руки назад и опустив голову.

– Вы здоровы ли? У вас красные глаза, вы плохо спали, должно быть.

– Что? – рассеяно переспросил поручик, не подымая головы. – Нет, спал… Должно быть, спал… Спал или нет? Что? – волоча нога за ногу, он подошел к письменному столу, переставил с места на место чернильницу, подсвечник, подстаканник, сделанный из винтовочных патронов, взял спичку, переломил, бросил, взял со стола недоконченное письмо, прочел, качнул головой, сказал: – Да, да. Пиф-паф. Сегодня вечером… – он опять заходил по комнате, хмуря брови и о чем-то тяжко размышляя.

Юноша встревожился. Он следил за Петром Петровичем, сосредоточенным взглядом, силясь понять, что происходит в душе этого близкого ему человека.

– Мы бежим в субботу, Петр Петрович, в ночь.

– А?! – вскинул тот опущенную голову. – Ах, да… про это… Ладно. У нас сегодня что?

– Четверг.

– Четверг, четверг… да-да-да… четверг… Завтра пятница, послезавтра суббота… Так-так… Замечательно, – чему-то подводил он итоги, его лицо вдруг улыбнулось, он подозвал юношу к столу и ткнул указательным пальцем в мелко исписанный лист почтовой бумаги. – Вот, Николаша… завтра утром на этом самом месте будет лежать это самое письмо. Отнесешь его по адресу… Понял? По адресу. В собственные руки баронессы.