Элоиз Мак-Гроу - Дочь солнца. Хатшепсут

А закончится совет тем, что он позволит всё решить по её предложениям, глядя в непроницаемые лица министров и ощущая на себе их косые взгляды.

Поскольку совет шёл именно так, как он предвидел, Ненни рассматривал лица министров, пытаясь разобраться, как каждый из них станет воспринимать вмешательство Божественной Правительницы в дела управления и его собственную неспособность к этим делам. Нехси, серьёзный и красивый, абсолютно чёрный на фоне украшавших комнату бледных золотых драпировок, будет хранить мысли при себе, пока они не созреют в потайных закоулках его мозга; но Ненни не казалось, что Нехси так уж неудовлетворён сложившимся положением. Футайи, царский казначей, тощий и смуглый, быстрый в движениях, как песчаная ящерица пустыни, с головой, полной раздумий и внезапных озарений, был явно неспокоен. Его морщинистые руки, через которые проходил золотой поток Египта, без устали барабанили по крышке деревянного резного поставца, на который он облокачивался, затем неожиданно прерывали это занятие и прятались за пояс, чтобы позже так же внезапно вырваться на свободу и вновь застучать по многострадальной крышке.

Но в конце концов, думал Ненни, Футайи будет думать так же, как и Нехси.

А Инени? В глазах Инени светилась надежда. Единственный из всех он смотрел прямо на Хатшепсут. Он стоял между Уахом и царским ловчим Кенукой, которые с явным неодобрением смотрели поверх золотой кобры на диадеме царицы. Инени, худощавый тихий человек на голову ниже остальных, с выражением детской искренности, которое не смогли истребить прожитые годы. Он походил на одного из тех птицеловов с мягким взглядом, которых любят воспевать поэты, или же на самого поэта. Но он был надсмотрщиком за надсмотрщиками всех царских работ, строил памятники и храмы для первого Тутмоса и в заключение построил ему гробницу.

А для второго Тутмоса — ничего, подумал Ненни со слабой улыбкой. Неудивительно, что он смотрит на царицу; в его глазах недовольство пятью прошедшими годами.

Не важно. Инени предстояло оставаться недовольным. Имелись дела, в которых даже Немощный мог оказаться сильным: убеждения, за которые человек должен упрямо цепляться. Даже если это всего-навсего убеждение, что никто не должен верить ни во что. При втором Тутмосе не будут строить никаких храмов.

Нехси задал какой-то вопрос, и Ненни с трудом вступил в развернувшийся тем временем диспут. Он действительно стал очень рассеянным. Да и голова разболелась непонятно от чего — то ли от громкого энергичного голоса Хатшепсут, то ли от собственной усталости, то ли от начинающейся лихорадки. Любопытно, что будет, если он просто-напросто встанет и выйдет из комнаты? Вряд ли его отсутствие кто-нибудь заметит.

Он неловко подвинулся в кресле, сел попрямее и попытался сосредоточиться на обсуждаемом вопросе.

Слабенькая зелень, покрывшая чёрные поля во время праздника Ун, успела превратиться в твёрдое золото, когда через четыре месяца весенним вечером трое ближайших сановников фараона — Нехси, Футайи и Инени с глазами поэта — собрались в комнатке на первом этаже дворца, чтобы выслушать первый в этом сезоне отчёт об урожае. Всё утро они потягивали пиво из глиняного кувшина, тут и там стояли рабы, плавно взмахивавшие огромные опахалами из перьев. Наверху, на крыше дворца, большие воздухозаборники улавливали дыхание ветра и рассылали его через хитро сконструированные продухи в нижние комнаты, в том числе и в эту. Однако ни воздухозаборники, ни пиво, ни опахала не помогали. День был жарким. Настолько жарким, что мощный чёрный торс Нехси лоснился от пота. Все трое сняли свои драгоценные нагрудные ожерелья, сложив их в сверкающую кучу на столике поодаль.

Монотонный голос писца наконец смолк. Он свернул лист папируса и вопросительно посмотрел на Нехси.

— Всё в порядке. По правде говоря, даже лучше, чем я ожидал... Оставь документ на столе, я попробую до вечера скрепить его печатью фараона.

Нехси отпил ещё глоток пива, и писец поспешно удалился, чтобы сделать то же самое. Футайи налил свой кубок до краёв.

— Вы действительно надеетесь сегодня утвердить этот документ? Фараон всё ещё болен.

— Я думаю попросить Божественную Правительницу...

— Как, опять?

Собеседники обменялись взглядами, но Нехси промолчал.

Футайи вновь уселся, и, как всегда, забарабанил костлявыми пальцами по подлокотнику кресла. Большие карие глаза Инени остановились на нём.