Элоиз Мак-Гроу - Дочь солнца. Хатшепсут

Пять лет. Они простирались за ней подобно пустыне, и лишь несколько событий различной значимости виднелись в этом пространстве подобно одиноким холмам. Замужество и коронация были первым холмом. Смерть Мутнофрет — вторым. Затем наступил памятный день, когда она, не находя себе места от скуки, сбежала, чтобы, как обычно, покататься на колеснице. Этот день закончился выкидышем. Взаимные обвинения, раскаяние; проказы закончились навсегда. Позднее, после бесконечных месяцев осторожности, родилась маленькая Нефер и жизнь потекла совсем монотонно. И это всё, что случилось с того дня, когда она стала египетской царицей.

Царица? Глаза Хатшепсут следили за неровным полётом пчелы, пока та не нашла проем верхнего света и не растворилась в синеве. Она слышала, что у пчёл есть царицы, которые живут в ульях, как в тюрьме, чтобы рожать малышей. А разве её участь была иной? Владычица Двух Земель... она даже не управляла собственным домом. Аахмес заказывала еду, давала указания садовникам и заправляла всеми делами. Когда Ненни выезжал, носилки Аахмес следовали в процессии вторыми. Когда он проводил приём, Аахмес стояла рядом с ним на Балконе Царских Появлений и бросала золото тем, кого он хотел наградить. И на Еженедельных приёмах были только гости Аахмес, опускающие головы, как положено, и бросавшие острые взгляды на талию Божественной Правительницы...

О, Амон! Сегодня был день приёма. Хатшепсут села в кровати и схватилась за голову. Да будет Великая Царская Супруга плодовита. Да будете вы Матерью Царя... А как сегодня чувствует себя маленькая царевна, наш дорогой ребёнок, так похожая на отца...

Может быть, с ней что-то не так, подумала она, или эти люди действительно непроходимо скучны? Возможно, такими были только высокородные, изящные и знатные. Низкорождённые не скучали. Стоит, например, вспомнить конюхов и кухарок, всё время шутящих во время работы, и лодочников на Ниле, поющих и перебрасывающихся насмешками и остротами. Ну, скажем, тот архитектор по имени Сенмут...

Перекатившись на живот, Великая Царская Жена выдернула лотос из чаши, стоявшей рядом с кроватью, и рассеянно помахала им перед носом. Опираясь на локоть, она взглянула на себя в медное зеркало, висевшее над туалетным столиком. Золотистое изящное тело, резко выделяющееся на белейшем покрывале, чернильно-чёрные волосы и ярко-синее пятно лотоса. Она бездумно передвинула руку, прикрывавшую её левую грудь, чуть-чуть подвинула одну ногу... Какое-то время Хатшепсут с неподдельным интересом рассматривала своё отражение, вяло поднимая кисть руки и расслабленно роняя её, рисуя пальцем узоры на изгибах боков и бёдер. Но вскоре её взгляд переместился, задумчиво уставившись в никуда. Затем она, крепко зажмурившись, перевернулась на спину, широко раскинула вытянутые руки и обняла пустоту. После этого женщина на несколько секунд замерла в напряжённой позе, а затем вздохнула и расслабилась.

«Почему я должна вставать? — подумала она. — На самом деле это абсолютно никому не нужно. Я могу бездельничать здесь с тем же успехом, что и в любом другом месте. Здесь даже будет не так скучно».

И всё же... Она приподнялась на локте, ударила в гонг, висевший рядом с дожем, затем опять легла на спину, засунула руки под голову и принялась болтать ступней из стороны в сторону.

«Надо попробовать давать малышке Нефер козье молоко», — подумала она.

Раздался лёгкий стук в дверь.

— Входи, входи, — резко бросила царица. — Ты не должна стучать, когда я тебя призываю. Поставь поднос... — Она вдруг умолкла. В комнату вошёл Ненни. Он закрыл за собой дверь и стоял, глядя на жену.

— Ты поздно встаёшь, — сказал он. В хорошо знакомом голосе слышалась скованность.

— А разве есть для чего вставать? — возразила она, нарочно принимаясь вновь болтать ногой.

Ненни ничего не ответил, но его лицо стало ещё больше похожим на маску, и лишь взгляд перемещался от её болтавшейся босой ступни вдоль всего тела. Подчинившись порыву, она закинула руки за голову и потянулась медленным чувственным движением.

Он отвёл глаза, прошёл через комнату и мимоходом бросил царице лежавшее на стуле платье.

— Ты уже вызвала рабыню?

— Да, вызвала, — пропела Хатшепсут. «Почему он не подойдёт и не овладеет мной, раз так меня хочет? — презрительно подумала она. — Нет, он всегда ждёт моего позволения, никогда не требует моей благосклонности, но просит о ней, как бы плохо я себя ни вела. Клянусь богами, он должен брать меня силой, раз называет себя мужчиной!»