Голубые лотосы свешивались из чаши на столике около её постели. За ними привычные нарисованные гуси простирали крылья на бледно-серой стене; на туалетном столике под ними в беспорядке стояли и валялись серебряные флаконы и горшочки с помадой, сверкавшие как звёзды в утреннем свете. Взгляд Хатшепсут сонно скользнул по сундукам с одеждой. На одном из стульев облачком дыма лежало платье из тонкого как паутина белейшего полотна; алые сандалии, брошенные одна на другую, валялись на полированном полу. Затем её глаза вновь поднялись к полосе утреннего неба, прорезанной лишь изящными колоннами, которыми завершалась сплошная стена комнаты. В безграничном синем пространстве медленно кружил ястреб.
По телу царицы пробежала лёгкая дрожь восхищения. Обхватив руками колени, она прижала их к груди. Если бы только сегодня случилось что-нибудь захватывающее, что-нибудь совершенно новое!..
Некоторое время она лежала неподвижно, обхватив колени и пытаясь сохранить свежесть восприятия. Затем неохотно разжала стиснутые пальцы и со вздохом вытянула ноги поверх покрывала.
Что-нибудь могло случиться... да, могло, но ничего никогда не случалось. С Великой Царской Женой и Царицей Египта ничего не должно было случаться. Что-то когда-то случалось, но это было давно, до смерти Аменмоса и до того, как Нении стал для неё не просто застенчивым худеньким мальчишкой, которого вечно отсылали прочь, чтобы он отдохнул или выпил козьего молока...
Козье молоко, без сомнения, должно прибавить тяжести хрупким костям Нефер. Нужно чем-нибудь подкормить ребёнка! Она такая худая. Конечно, она быстро растёт...
Вдруг в проем второго света влетела пчела и принялась жужжать около цветов лотоса. Как неуклюже она крутится, подумала Хатшепсут. Вот бы Тоту посмотреть на неё.
Она поправила подголовник из слоновой кости и улыбнулась, вспомнив, как мальчик вчера восхищался маленькой галерой. Она живо представила его подвижное энергичное лицо, детский локон, с которого всегда капала вода после очередного падения в пруд, полоска шенти, сбившейся или перекошенной на крепком подвижном тельце. Странно, он выглядел именно таким, каким должен был быть её собственный сын. Он так был похож на деда. Конечно, он не был её сыном, у неё не было сыновей... Эта мысль стёрла улыбку с лица Хатшепсут. «Во всём виноват Ненни, — с горечью подумала она. — Ненни виноват в том, что у меня родился не сын, а хилая маленькая девчонка. У меня, такой сильной и полной жизни. Я в жизни не болела! Это Ненни виноват в том, что дочь уродилась болезненная, я здесь ни при чём. Только Ненни. Ненни!»
Внезапно она выдернула из-под шеи подголовник и запустила его в дальний угол комнаты. Ну на что ей тратить свою силу! О, если бы Аменмос был жив, всё было бы по-другому! Он умел веселиться, любил развлекаться. При нём всегда были вечеринки и речные прогулки. А теперь... Торжественные, напыщенные беседы с главным поваром, с надсмотрщиком за винами, начальником садовников — со всеми, кому Аахмес уже дала распоряжения. Долгие часы приходится высиживать рядом с Ненни в Палате приёмов, не говоря ни слова. Еженедельный приём придворных дам с их старомодными манерами, их чопорной болтовнёй ни о чём и удушливым запахом их гелиотроповых духов.
«О, борода великого Птаха! Если бы я была фараоном, то вышвырнула бы их всех из дворца! — подумала Хатшепсут. — Если бы я была фараоном, то заставила бы события случаться, я устроила бы большой праздник, может быть, построила бы огромный памятник себе, чтобы все пялили глаза и удивлялись, проплывая вверх и вниз по Нилу... Да, но прежде всего мне нужно было бы вызвать художников, чтобы расписать заново Колонный зал, потому что эти надоевшие тростники украшают стены с того самого дня, когда Атум встал на Первобытный Холм и изблевал всех богов изо рта! Ничего никогда, никогда не меняется...»
Вода в реке поднималась и спадала, поля скрывались под паводком, а потом порождали зерно и в должное время превращались в растрескавшуюся корку высохшей земли, но она не могла поверить, что время движется. Её всегда окружали одни и те же лица, одни и те же голоса, даже напыщенные приветствия повторялись неизменно... Всё это было лишь условностями — приветствия, фразы, пронесённые неизменными через тысячелетия, вечные почести царице, но эти слова никогда не относились лично к ней. Хатшепсут сама употребляла их всю жизнь, зная, насколько они лицемерны: «Да будет Великая Царская Жена плодовита. Пусть у Вашего Сиятельства будет много сыновей. Да будете вы Матерью Царя...» Тайные хлысты, бьющие по самому больному месту. Это продолжается уже пять лет!
Читать дальше