Элоиз Мак-Гроу - Дочь солнца. Хатшепсут

— Я же сказал, «почти».

Сенмен откинулся на спинку скамьи и едко поглядел на брата.

— Как всегда, ходишь по лезвию ножа. Оно у тебя вроде скамеечки для ног.

— Не преувеличивай. Впрочем, мне с детства приходилось ходить по канату, и я неплохо овладел этим искусством. Что это там на столе, не кувшин с вином? Принеси-ка его сюда.

Сенмен послушно встал, но проворчал:

— С тебя и так больше чем достаточно.

— Ага, но ведь по мне не видно, правда? Ещё одно из моих преимуществ по сравнению с этими изнеженными благородными. Я никогда не плачу о своём детстве и не считаю грехи.

— Это слишком трудная задача даже для тебя! — желчно ввернул Сенмен, бросая на колени Сенмуту кувшин, обвитый гирляндой увядших цветов. Когда последний поднял и наполнил свой кубок, Сенмен неловко спросил: — А что ты сам думаешь об этой суете на границе?

— Я о ней вообще не думаю. Как открыл Нехси, Маке-Ра — не чета её отцу. Когда придёт время, пограничным гарнизонам придётся сделать всё, что они могут.

— Так ты думаешь, всё ясно? Новое вторжение в Египет неизбежно?

— Мой дорогой Сенмен, это случится не в ближайшие годы. Пока что дикари дерутся друг с другом. Если немного повезёт, к тому времени мы будем лежать в своих гробницах... Хватит, ты расстроил меня. Я иду спать.

Сенмен хмуро пошёл за ним.

— Кстати, о твоей гробнице. Сегодня приезжал скульптор. Базальтовая статуя готова. Он спрашивает, куда ты хочешь её поставить — в поминальное святилище или вниз, в усыпальницу.

— Пусть ставит туда, куда ему нравится. Это не имеет значения.

— Не имеет значения? — эхом повторил Сенмен. — Кого это должно заботить, как не тебя? Гробница ведь твоя.

Сенмут остановился и обернулся к нему лицом.

— Эта гробница возводится лишь для отвода глаз. Думаешь, я буду лежать там, где до меня сможет добраться претендент? Моё вечное блаженство продлится самое большее лет пять. Нет, у меня есть другое место, которого он никогда не найдёт.

— Так что же, — захлопал глазами Сенмен, — ты бросишь первую гробницу незаконченной?

— Нет, пусть её закончат. А потом найдут пустой.

— А где же вторая? — прошептал Сенмен.

Сенмут улыбнулся.

— В месте, которого ты никогда не увидишь, дражайший братец. Я не собираюсь этого рассказывать.

— Понятно, — сердито откликнулся Сенмен. — А можно спросить, как ты собираешься туда попасть, если никто не будет о ней знать?

— Кто-то знать будет, но не ты. Я слишком долго заставлял тебя скрипеть зубами, чтобы ты держал рот на замке.

Он снова зашагал к спальне, оставив Сенмена хмуро смотреть ему в спину. Внезапно обоих заставила обернуться странная суета на другом конце сада. Дворцовый скороход в сопровождении старшего слуги, державшего в руке факел, выскочил из дверей пиршественного зала и заторопился к ним.

Сенмут застыл на месте, ощутил холодок под ложечкой и тут же забыл о выпитом вине. Фигура скорохода, его походка, черты, манера держаться, тесно надвинутый головной убор и привычка нелепо размахивать руками навеки врезались в его память. Казалось, он знал этого человека всегда. Сенмут много раз представлял себе его приход, но ни в каком страшном сне ему не могло присниться, что это произойдёт в разгар ночи в его собственном тихом саду, без предупреждения, без всякой помпы, в присутствии всего лишь четырёх человек... Скороход подошёл и передал ему записку.

Сенмут развернул её с трудом; пальцы онемели и перестали слушаться. Всё случилось слишком быстро. Чересчур быстро. Ему казалось, что это произойдёт ещё не скоро — так было спокойнее... «Приезжай скорее, Нефер очень плохо».

Когда Сенмут устало вышел на украшенное колоннами крыльцо дворца и велел подать ему колесницу, стоял рассвет. Из коридоров доносилось слабое эхо ритуального плача, извещавшего о смерти царственной особы. Перед ним раскинулся Большой двор, при этом свете выглядевший мрачным и неприветливым. Там садились в носилки Инени и Футайи, серые от усталости. Следя за тем, как носильщики двинулись по пыльной брусчатке, Сенмут едва сдержал зевок и подавил жгучее желание прислониться спиной к колонне. Он был полумёртв от утомления и выпитого накануне вина; хмель выветрился несколько часов назад, оставив после себя лишь сухость во рту, головную боль и ощущение того, что на лице застыла корка грязи. Перед носилками двоих семеров распахнулись высокие медные ворота; в глаза Сенмуту блеснул солнечный зайчик, и жрец поморщился.

Из дворца вышел царский лекарь в сопровождении двух магов и торопливо сбежал по широким ступеням. Сенмут повернулся к нему спиной. Сегодня он был по горло сыт лицезрением этого человека. Он изучил его жесты, кривые ноги и амулет на запястье так же, как собственное отражение в зеркале. При взгляде на него тут же вспоминалось неподвижное тело на кровати, чеканный профиль Хатшепсут в тени, серый дым, извивавшийся над кадильницами, и сгорбившиеся неподвижные фигуры других семеров, молча сидевших в дальнем углу комнаты. Оставалось только одно — держать глаза открытыми, терпеть головную боль, густой запах мирры, курений, приближающейся смерти и ждать последнего момента, который всё же наступил несмотря на все старания врача.