Элоиз Мак-Гроу - Дочь солнца. Хатшепсут

— Именно так, Высочайший, именно так. Рука бога. Смотрите, на следующей неделе, на четвёртый день Пахона [118] Пахон — первый месяц сезона Шему (Засухи), 27 марта — 26 апреля. , пройдёт ежемесячный праздник Солнца. В этот день вы встанете один в северной колоннаде Молитвенного зала и увидите, что рука бога движется.

С новой, загадочной улыбкой она стремительно повернулась и вышла из комнаты, оставив уставившегося на дверь Тота с головой, битком набитой вопросами. Он хотел закричать: «Подождите!» Хотел побежать за ней. Но почему-то не сделал ни того, ни другого. Просто стоял, держа в руке забытую луковицу и слушая, как таинственный негромкий перезвон её украшений удаляется по коридору.

В четвёртый день Пахона, на который в этом месяце был назначен праздник Солнца, Сенмут встал до света, нарядился как только мог и сразу же отправился во дворец. Для короткой поездки он благоразумно выбрал кресло-носилки, а не свою новую колесницу и пару нервных жеребцов, которые под его неопытной рукой успели разбить уже три повозки.

— Не проще было бы сразу бросить полдюжины колесниц в реку, а потом купить лошадей, с которыми ты мог бы справиться? — язвительно спросил Сенмен, когда Сенмут в третий раз за шесть месяцев, хромая, приплёлся домой по задворкам.

Сенмут просто усмехнулся и сообщил брату, что его совет, как обычно, смердит рыбным причалом.

— Ты, братец, рассуждаешь как крестьянин, вот в чём твоя беда. Разве благородный Нехси покупает лошадей, которыми можно управлять? Или же господин Футайи, который чуть ли не вдвое старше меня?

— Да, но когда они учились управляться со скотиной, ты ещё торговал вразнос рыбой в...

— И я тоже научусь. Пойдём, помоги мне дойти до дому, а то из-за этих красивых демонов я разбил колено.

Новая колесница была ещё цела, но сегодня утром не следовало дразнить богов. Ему предстояло весь день находиться на глазах у публики. Принимая у раба свой длинный, украшенный самоцветами жезл, довольный Сенмут устроился в кресле-носилках. Ему предстояло любимое занятие — быть на виду.

Большой двор сверкал факелами, процессия начала выстраиваться. Распорядители, слуги, рабы носились взад-вперёд, выравнивая носилки и колесницы в строгом порядке, соответствовавшем рангу их аристократических владельцев, которые толпились в Тронном зале, ожидая появления царицы. В женском доме на втором этаже, в небольшой серой с золотом комнате, которая когда-то принадлежала её матери, с десятилетней царевной Нефер-Ра случилась истерика, потому что ей не нравились плоёные рукава её нового платья из царского полотна. Эго была бледная девочка, высокая для своего возраста, с вялым ртом и выражением бесконечного недовольства на худом лице. Царевна была копией своего отца, хотя об этом никто не говорил вслух. Она даже унаследовала его болезненное сложение, но, к счастью, не его склонность к безумию или тягостные и прихотливые повороты мыслей. Если Ненни был упрям, то она просто ворчлива, а в те моменты, когда его взгляд ушёл бы в себя, она взирала на окружающих.

Сейчас в качестве окружающих выступали поочерёдно её собственное отражение в зеркале и взволнованные служанки.

— Смотрите! — визжала она, сердито дёргая за тонкий как паутинка рукав, покрытый мелкими складками. — Здесь морщит! Я. не буду это носить, не буду! Вы должны всё это закрепить!

— Но, Ваше Высочество, — ворковала нянька, — это задержит процессию.

— Тогда пусть процессия подождёт! — отрезала Нефер, срывая с себя платье и швыряя его на пол. — Я царевна и не буду носить это уродство! Уберите эту гадость, чтобы я её не видела, или у меня разболится голова!

— Хорошо, Ваше Высочество, как угодно Вашему Высочеству. — Нянька подобрала ненавистное платье, вручила его служанке и торопливым жестом отослала её прочь. Да не попустит Амон, чтобы у царевны разыгралась мигрень и её мать-царица узнала, что виновата в этом нянька! Ничего худшего нельзя было себе представить.

Повернувшись к побледневшей Нефер, она принялась успокаивать её, уговорила прилечь, а рабыни тем временем выбежали из комнаты со злосчастным платьем.

В другом крыле дворца Хатшепсут, уже полностью одетая и увенчанная диадемой, снабжённая всеми амулетами, отослав последнюю служанку, шагала по гостиной Покоев Царицы, собираясь с силами, чтобы выйти за дверь и направиться в храм.

«Мальчик находится там уже тринадцать месяцев, — думала она, — а я всё ещё боюсь идти туда. С каждой неделей это становится не легче, а тяжелее!»