Сергей Омбыш-Кузнецов - Повесть о партизане Громове

Подсев к Мамонтову, Громов сказал:

— Решил я, Ефим Мефодьевич, возвращаться в Корнилово.

Мамонтов изучающе пристально взглянул на него, спросил:

— Ты это что придумал?! Или на моих партизан всерьёз рассердился?.. Ты, Игнатий, брось.

— Да нет, я не потому, — заметил Игнат Владимирович. — Пора и нашему отряду действовать. Вот и тороплюсь. А по поводу этого случая ты подумай всё же… Повнимательнее присматривайся к людям. А то эсеры, другая сволочь к нам в отряд норовит пролезть. Много от них всякой пакости может быть.

Мамонтов, выстукивая пальцами дробь по столу, задумался.

— Как-то не могу этого понять, — сказал он наконец. — Вера у меня большая в людей. Я ведь никого силой не тащил в отряд, сами пришли. А зачем, как не врага бить.

— Э-э, — перебил его Громов, — не всё это так просто, как тебе кажется. Верить людям надо, но не каждому встречному-поперечному. Смотри, Ефим Мефодьевич, по-дружески тебе говорю: твёрже будь к тем, кто дисциплину подрывает и анархию разводит.

— Твёрдости у меня, Игнатий, хватит, да каждого человека для нашего дела беречь надо.

В избушку вошёл партизан и доложил:

— Ефим Мефодьевич, пополнение прибыло. Семеро востровских…

— Я сейчас, — обращаясь к Громову, проговорил Мамонтов и вышел.

Игнат Владимирович думал о Мамонтове: «Боевой, преданный советской власти, хотя и беспартийный. И в военном деле мастак. И организатор умелый. А вот чересчур доверчив и кое-чего не понимает. Ему бы помощников хороших. Копань — деловой человек. Таких бы ему побольше. Но Мамонтов своё возьмёт. Смелостью, верой в победу возьмёт. И помощников хороших у него со временем много будет…»

Прошло минут двадцать. Скрипнула дверь, и вошёл Мамонтов. На лице его сияла улыбка.

— Тронулись мужики, — возбуждённо заходил он по избушке. — В деревнях говорят, что у нас в отряде партизан уже несчётное множество, тысячи… И идут. Значит, верят в нас. Вот и сейчас пришли: «Принимай в отряд!» У одного, понимаешь, оружия никакого, так он кочергу приволок. Зачем эту-то? — спрашиваю. А он: «Сподручное оружие. Зацепишь вершнего беляка за шиворот и сдёрнешь с седла, а потом по голове да по голове. А не нравится, говорит, тебе это оружие, добуду и винтовку». Чудак молодец!

Он остановился против Громова и, смотря на него, спросил:

— Может, передумаешь, останешься?

— Нет, решил. Я должен быть там, людей на партизанскую войну поднимать надо. Ты здесь, я там — скорее очистим Алтай от всякой контры.

— Я знал, что ты долго у нас не пробудешь, — раздумчиво сказал Мамонтов. — И я бы так же поступил… Ну вот что, Игнатий, давай условимся: связь постоянно будем держать. Если беляки прижмут и моему отряду тяжело будет, ты мне наступлением помогай, если твоему отряду тяжело будет — я помогу.

— Это ты правильно, Ефим Мефодьевич. Согласен!

— Будем биться, пока не очистим весь Алтай от колчаковцев, — торжественно, точно клятву давая, произнёс Мамонтов.

— И пока не установим советскую власть! — таким же тоном дополнил Громов.

— Да, пока всюду не установим советскую власть!

Ефим Мефодьевич вытащил из кармана маленький браунинг и подал его Игнату Владимировичу.

— Возьми, Игнатий, от меня в знак верности и дружбы.

— Спасибо. А тебе вот мой наган.

Они обнялись и трижды, по-русски, поцеловались.

В тот же день Громов и Петя Нечаев покинули отряд Ефима Мамонтова.

В деревнях, через которые проезжали Громов с Нечаевым, было неспокойно. Крестьяне открыто возмущались действиями колчаковской милиции, карательных отрядов, ругали земские управы, которые помогали «верховному правителю» грабить, пороть и вешать мужиков. По секрету передавали друг другу весть о несметной партизанской силе, накапливаемой где-то в Кулундинской степи, которая вот-вот сметёт всех беляков. И даже слухи, распускаемые белогвардейскими газетами и местными кулаками о том, что Красная Армия разгромлена, что войска адмирала Колчака после занятия Перми успешно двигаются к Москве и скоро займут её, не устрашали жителей, а лишь больше разжигали ненависть к новой власти. Громов понял, что стоит только бросить клич к восстанию, как крестьяне возьмутся за оружие.